Реймон Арон - Опиум интеллектуалов

Американское влияние не пытается рассеять то, что на родине составляло слабость государства, силу профессиональных групп, отсутствие религиозного единства, сравнимого с силой, процветание, сплоченность коллективного сообщества: псевдоединодушное согласие с американской родиной, гражданское чувство человека, уважение прав личности, не догматичная религиозность в сочетании с прагматизмом, доведенным до культа эффективности. За недостатком веры или этих позиций оптимизм Просвещения, провозглашавшего равенство людей и право на счастье, созданного тем же вакуумом как в отдельной душе, так и в обществе, подталкивает к коммунизму против аmerican way of life , а не к дальнейшему развитию французской идеологии.

Британское воспитание – менее идеологическое, чем французское, менее оптимистичное, чем американское, не отталкивает интеллектуала того же уровня. Оно скорее создает обычаи, чем выбирает доктрины, и скорее порождает желания подражать опыту, чем воспроизводить язык. Поклонник Великобритании хотел бы, чтобы парламент Нью-Дели походил на Вестминстер. Я не думаю, что хотя бы один интеллектуал мог бы мечтать о собрании, сравнимом с ассамблеей дворца Бурбонов. Ученики британцев переносят образец на реальность, ученики французов – на западную идеологию. Но реальность всегда более консервативна, чем идеология.

На Цейлоне, в Бирме и в Индии те, кто взял на себя ответственность за независимость государства, обладают чувством законности, предпочитают прогрессивные методы, сопротивляются вовлечению в какие-либо организации и ненавидят жестокость. Часто говорят, что буддизм отвращает интеллектуалов от коммунизма: в такой формулировке это утверждение кажется мне сомнительным. Ход политической истории Азии ХХ века определяют другие обстоятельства помимо симпатий или духовного неприятия. Действительно, коммунизм привлекает тем больше, чем меньше веры в Бога. Когда интеллектуал больше не чувствует себя привязанным ни к сообществу, ни к вере отцов, для заполнения душевной пустоты он прибегает к прогрессистским идеологиям. Основное отличие между прогрессизмом последователя Г. Ласки [97]и коммунизмом последователя Ленина меньше касается содержания , чем стиля идеологии и вступления в партию. Именно догматизм доктрины и безусловное объединение членов партии составляют своеобразие коммунизма, худшего в интеллектуальном плане по отношению к открытым и либеральным версиям прогрессистской идеологии и превосходящего их, может быть, только для того, кто ищет для себя веру. Интеллектуал, который чувствует себя больше ни с чем не связанным, не удовлетворенным ничьими мнениями, хочет уверенности, системы. Революция служит для него опиумом.

Правители Бирмы, оставшиеся буддистами, отважно сражаются против коммунизма, хотя они относят себя к прогрессистскому мировоззрению. В другой буддистской стране интеллектуалы в большом количестве примыкают к коммунизму: притягательность коммунизма меньше зависит от содержания прежней веры в результате ее искоренения. Вследствие того, что западное влияние побуждает отбросить или очистить национальную религию, интеллектуал чувствует себя свободным от фанатизма или, наоборот, склонным внедрять прогрессистские идеи в религиозные рамки, наследуя традициям или подражая Западу.

Индия, насчитывающая пропорционально наибольшее число коммунистов, является также страной, в которой много христиан, всевозможных миссий, много тех, кто умеет читать и писать. Пессимисты напоминают, что условия жизни крестьян таковы, что они готовы к бунту с тех пор, как очнулись от многовекового сна. Пробуждая их, миссионеры невольно делают их безоружными перед пропагандистами новой веры. Другие наблюдатели полагают, что между исторической религией, например христианством, и религией истории – коммунизмом сходство объясняется зараженностью. Тот, кто порвал с индуизмом и приблизился к божественности Христа с надеждой на конец времен, будет более чувствительным к пророчеству христианской ереси, чем верующий по существу в аристократичную церковь или в космический догмат.

Может быть, важный факт – разрыв между индивидуумом и средой, в которой активная вербовка в религию, пришедшую извне, и является действующей силой. Ученики христианских школ, часто уже получившие крещение, оторванные от индуизма и недостаточно интегрированные в западное пространство, больше не имеют точки опоры и не обладают бесспорной истиной. Они являются прогрессистами в области экономики и политики, хотя их идеи не имеют твердой базы. Коммунизм укладывает их расплывчатое и неопределенное мнение в систему, удовлетворяющую разум, лишенную сомнений, внушающую им дисциплину. Дисциплина оттолкнет интеллектуалов, сторонников свободы разума, но тем, кто оторван от своих корней, она даст среду, к которой они тайно стремятся.

Сила или слабость либерализма объясняет также количество или качество присоединившихся к коммунизму. Суть западной культуры, принцип ее полного торжества, сила воздействия – это свобода. Историческими условиями для этого были не всеобщее избирательное право, запоздалый и спорный институт политического порядка, не парламентские состязания, а также процедура, не правительственное мнение, но постепенно завоеванная свобода поиска и критики, при которой существует двойственность временной и духовной власти, ограничение государственной власти и автономия университетов.

Не только дальнейшее развитие буржуазного либерализма, но и коммунизм являются возвратом назад. Однако трудно добиться того, чтобы убедить его во лжи или по крайней мере убедить интеллектуалов-прогрессистов в его лжи потому, что любое институциональное выражение демократического идеала является предательством. Нет народного правительства, выбранного народом: доказательство того, что выборы и большинство партий являются более совершенным выражением народного суверенитета, чем единственная партия, так очевидно, что некоторым может показаться поводом для длительных судебных тяжб.

Сомнение исчезает тогда, когда начинают рассматривать ценности, определяющие Запад, уважение к личности и свободу расследования. Дипломированные специалисты, вышедшие из западных университетов, познали вкус этой свободы. Правда, что европейцы за пределами Европы слишком часто нарушали свои собственные принципы, они сделали подозрительными выступления в защиту демократии и свою обвинительную речь против советизма. Несмотря ни на что, притягательность этих ценностей была таковой, что коммунисты осмеливались их ненавидеть, только ссылаясь на них. От имени псевдорационализма коммунисты начинают распространять новую правоверность. Интеллектуал, нашедший внутреннее равновесие в позиции, соответствующей здравому смыслу, отказывается от догмы.