Реймон Арон - Опиум интеллектуалов

Ценности, выраженные в абстрактных понятиях, редко позволяют выбрать между партиями, режимами и нациями. Если мы исключаем сторонников насилия ради насилия, отрицатели разума, пророки возврата к жертвенному животному, каждый лагерь – все воплощают свои ценности, и никто не удовлетворен всеми требованиями духовных лиц.

Тот, кто объявляет о справедливости в будущем, использует самые жестокие средства. Тот, кто отказывается проливать кровь, легко покоряется неравенству положений. Революционер становится палачом, консерватор скатывается к цинизму. А может ли директор американского исследовательского центра в области авиации или агентства по атомной энергии, любой интеллектуал отказаться от дисциплины в исполнении приказов государства, партии или профсоюзов? А значит, в наше время подпись под резолюциями против всех преступлений, совершенных на планете, будет всего лишь смехотворной имитацией клерикализма.

Во всех странах, слабость и страдания которых защищают от единодушия, интеллектуалы беспокоятся как о пользе, так и о справедливости своих намерений. Надо ли раскрывать правду о советских концлагерях в то время, когда «американская оккупация» кажется китайским мандаринам главной опасностью? Так же происходит по другую сторону баррикады: антикоммунисты жертвуют всем во имя необходимой борьбы. Так же, как и простые смертные, интеллектуалы подчинены логике страстей. И наоборот, они намного больше жаждут оправдания потому, что хотят освободиться от бессознательного внутри себя. Политическое оправдание всегда подстерегает манихейство. Так все-таки, где предатели?

На этот вопрос я могу ответить только самому себе. Интеллектуал, занятый разумной организацией мира, не будет довольствоваться ролью свидетеля и ставить свою подпись под всеми манифестами против всех видов несправедливости. И хотя он старается разбередить совесть всех партий, сам посвящает себя тому делу, которое, как ему кажется, даст человеку наилучший шанс, – историческому выбору, в котором есть риск ошибок, неотделимый от исторических условий. Интеллектуал не отказывается от обязательств, и как только он начнет действовать, то соглашается с жесткими правилами. Но он стремится никогда не забывать ни доводов противника, ни неопределенности будущего, ни вины своих друзей, ни тайного братства бойцов.

«Ответственный» интеллектуал из Коммунистической партии возглавляет массы и ведет их в бой, направляет их в школы, призывает к труду, учит их истине и тоже обсуждает догму. Он стал воинственным, в то же время продолжая думать или писать. Победоносная религия позволяет интеллектуалу одновременно воплощать на начальном этапе крестового похода различные типы, которые отделятся одни от других, с наступлением мира.

Временный успех, который обойдется слишком дорого. Борец выдвигает нескольких кандидатов на должность лидеров, которым еще вчера устраивали овацию, завтрашних хозяев бюрократии. Узник безжалостного порабощения режимом – вот принуждение для того, чтобы воодушевить правителей государства следовать согласно изгибам пути, освященного наступающим Царством Божьим. И еще хуже: он должен повторять ортодоксальные речи и в конце концов бурно приветствовать палачей и лишать чести побежденных.

Несомненно, нам известен символический смысл преступлений Троцкого или Бухарина. Парижский философ имеет возможность отличить их от преступления в противодействии шпионажу в пользу гестапо. Но интеллектуал с другой стороны железного занавеса не имеет права предавать огласке такое отличие. Он должен изъясняться как полицейский инквизитор, предавать свою миссию, чтобы оставаться верным государству. Подчинившаяся в результате своей победы партии-церкви и идеологии окаменевшей догмы, левая интеллигенция обречена либо на бунт, либо на отступничество.

Будет ли она продолжать в пока еще свободной Европе чувствовать себя настолько сошедшей с ума, чтобы вдохновиться таким обузданием? Узнает ли она себя, лишенная настоящей веры, даже не в пророчестве – душе великих деяний, но в светской религии, оправдывающей тиранию?

Кажется парадоксальным рассматривать конец идеологического века в то время, когда сенатор Маккарти продолжает занимать первое место на вашингтонской сцене, когда « Мандарины» выигрывают Гонкуровскую премию, а настоящие мандарины во плоти совершают паломничества из Москвы и из Пекина. Мы не настолько наивны, чтобы ждать будущего мира: разочарованные или уничтоженные как завоеватели, бюрократы продолжают царствовать.

Может быть, западные люди мечтают о политической толерантности, как они ее понимали три века назад, напрасные убийства во имя Бога, во имя выбора истинной церкви. Но они передавали другим народам веру в светлое будущее. Нигде, ни в Азии, ни в Африке, государство-провидение не расточало столько благодеяний, чтобы задушить порывы неразумных надежд. Европейские страны опередили другие нации в создании промышленной цивилизации. Затронутые первыми признаками скептицизма, может быть, они скоро объявят о временах, которые когда-нибудь наступят.

Оглянемся на несколько веков назад, во времена возникновения философии имманентности и начал современной философии. Все виды идеологии, которые за последние несколько десятков лет овладели воображением народных масс и мыслящих людей, ретроспективно обнаруживают простую структуру с некоторыми направляющими идеями.

Оптимизм левых сил возник при поддержке сильного чувства: восхищение властью разума, уверенность, что наука вместе с промышленностью перевернут порядок коллективных сообществ и условия жизни каждого человека. Стремление предков к братскому единению объединяется в вере в позитивное знание, которое поочередно или одновременно вдохнет жизнь в национализм и социализм.

Свобода поиска, поддержанная против ортодоксальности церкви, равенство воинов, утверждаемое огнестрельным оружием на поле битвы, подтачивают здание традиционных иерархий. Будущее будет принадлежать свободным и равным гражданам. После бури, разрушившей самое мрачное сооружение аристократической Европы, после падения французской монархии революционные страсти, помноженные как на грандиозные успехи, так и на кровавые поражения, разделились на два течения – националистическое и социалистическое.

Призванные защищать родину с риском для жизни, разве были не вправе приближенные суверена требовать такое государство, которое принадлежало бы им по праву, а также правителей с внятным языком? Историки, философы и романисты, настаивающие на особенностях коллективных душ или на праве народов располагать своей судьбой, восприимчивых к неосознанному творению веков или сплоченности античных городов-государств, будут выбирать национальные теории. Может быть, они преувеличили, оправдывая свои национальные страсти, либо близкие племенным страстям, либо вдохновленные мечтой о свободе. Начальная школа и призыв на военную службу делали в конце концов архаичным разумное администрирование, принятое несколькими нациями потому, что оно было чуждым каждой в отдельности.