Чарльз Талиаферро - Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней

Можно упомянуть десятки других идеалистов, разрабатывавших в XIX и XX вв. различные конструктивные методы изучения религии. В их число входили Бернард Бозанкет (1848–1923) и Эндрю Прингл-Паттисон (1856–1931) [647]. Многие, хотя и далеко не все, философские теисты XIX – начала XX вв. опирались на идеализм или придерживались его; среди них: Т Х. Грин (1836–1882), Джосайя Ройс (1855–1916), Уильям Сорли (1855–1935), Д. Х. Мюрхед (1855–1940), Хастингс Рашдалл (1858–1924), К. Ч. Дж. Уэбб (1865–1954), А. Э. Тейлор (1869–1945), Уильям Темпл (1881–1944) и Ч. А. Кэмпбелл (1897–1974) [648]. Для некоторых из них, например для А. Э. Тейлора, религия была главным предметом интереса. В своих Гиффордских лекциях Тейлор выступил в защиту исторического откровения [649].

В Соединенных Штатах сформировалась группа философов, которые искусственно соединяли идеализм и теизм; их называют «персоналистами» или иногда «бостонскими персоналистами», поскольку они работали в Бостонском университете. Три самых известных персоналиста (в порядке преемственности): Борден Паркер Боун (1847–1910), Эдгар Шеффилд Брайтман (1884–1932) и Питер Берточчи (1910–1989). Частично под влиянием этих теистических идеалистов находился Мартин Лютер Кинг (1929–1968), выпускник Бостонского университета, в этике и метафизике которого ключевым принципом было понятие личности. Своим нежеланием принимать современный материализм бостонские персоналисты напоминали кембриджских платоников. Но вместо Гоббса Боун критиковал натурализм Герберта Спенсера. Боун считал, что с точки зрения натурализма возникновение сознания было бы бессмысленным, но «стоит только допустить существование руководящего замысла, как все проясняется» [650]. Как потом будут утверждать его последователи Брайтман и Берточчи, «механическое движение молекулы мозга не объясняет мышление» [651]. Брайтман и Берточчи приняли не все аспекты классического теизма, и их философия Бога чем-то напоминает философию процесса (о которой речь пойдет в восьмой главе). Таким образом, по их мнению, Бог не является всемогущим и не обладает бесконечной деятельностью.

Традиционный спор между теизмом и атеизмом продолжался в духе споров Клеанфа с Филоном и Пейли с Бентамом. В защиту теизма была издана серия Бриджуотерских трактатов (1833–1836). Пожалуй, самой известной стала ответная реакция на натурализм и натуралистическую критику аргумента от замысла, последовавшая со стороны Ф. Р. Теннанта (1866–1957), чей двухтомный труд, «Философская теология», по-прежнему нуждается в пристальном изучении. Работа Теннанта (опубликованная в 1928 и 1930 гг.), по-видимому, стала самой последовательной и убедительной интерпретацией аргумента от замысла в первой половине XX в. Аргумент Теннанта носит всеобщий и кумулятивный характер, но отдает первенство возникновению жизни в космосе [652].

Определенное изменение во взглядах произошло, когда на первый план в философии конца XIX – начала XX вв. стали выступать споры о религиозном опыте. Две ведущих фигуры, повлиявших на этот всплеск интереса, – Рудольф Отто (1869–1937) и Эвелин Андерхилл (1875–1941).

Отто предложил положительный анализ религиозного опыта:

Это чувство [святого] может пронизывать душу мягким потоком, в форме успокаивающе парящей погруженности в молитву.

Оно может своей непрестанной данностью потрясать душу, а затем трепет ее оставляет и она вновь возвращается в профанное. Неожиданными вспышками, порывами оно может вырываться из души. Оно способно приводить к странному волнению, упоению, восторгу и экстазу. У него бывают дикие и демонические формы. Оно может повергать в какой-то почти призрачный ужас и дрожь. Ему могут предшествовать грубые и варварские ступени и проявления, переходящие в тонкий перезвон и просветленность.

Оно может стать тихим, смиренным содроганием и онемением твари перед… – да, перед чем? Перед тем, что в несказанной тайне возвышается над всяким творением [653].

По мнению Отто, практически все религии наполнены переживанием тайны, трепета и очарования (mysterium tremendum fascinans). В отличие от Фрейда и Вебера, Отто считал этот опыт подлинным откровением трансцендентной (нуминозной) реальности. С его точки зрения, чувство святого настолько же сильно и значимо, что и наше осознание нравственных императивов.

Его исследования религии носили поистине кросс-культурный характер (см., например, его работу «Восточный и западный мистицизм», опубликованную в 1926 г.). В Марбурге (Германия) он основал музей сравнительного религиоведения.

Эвелин Андерхилл не считала себя философом, хотя она писала работы по философии и упоминается в «Истории женщин-философов», где ее классический труд «Мистицизм» (1911) назван «одним из фундаментальных исследований мистицизма» [654]. «Мистицизм» и другие ее работы в значительной мере способствовали пробуждению научного (а также массового) интереса к конструктивному, когнитивному анализу религиозного опыта.

С появлением идеализма пришло более глубокое понимание индуистской и буддийской философии. Поначалу оно было следствием деятельности европейских мыслителей, находившихся под влиянием Востока. Так, Артур Шопенгауэр (1788–1860), противник Гегеля, но также идеалист, утверждал, что, наряду с Платоном и Кантом, его работы опираются на священные книги индуизма – Веды. В его этике ведущую роль играет буддийская форма самоотречения.

У Т Стэйс (1886–1967) доказывал, что мистический опыт существует во многих религиях (в этом ему помогало знание индуизма и буддизма, полученное в молодости во время службы в британской администрации на Цейлоне). Он ставил под сомнение адекватность механистической науки:

Как правило, религия связана с телеологией, наука – с механизмом. Следовательно, еще одно отличие средневекового сознания от современного заключается в том, что первое делает акцент на телеологии, второе – на механизме. От науки современное сознание получило важную черту: его мировосприятие почти полностью механистично, и даже если оно не совсем отрицает телеологию, то отодвигает ее на задний план. Большинство биологов – механицисты, которые, как правило, не допускают объяснений в терминах цели даже поведения живых существ.

В психологии также распространена неприязнь к телеологии, а использование понятия цели зачастую считается ненаучным… Верно, что вода кипит при определенной температуре. Возможно, механистическое объяснение данного факта можно дать с помощью молекул, атомов или электронов. Но как бы далеко такой научный подход не завел нас, мы будем более или менее подробно говорить лишь о том, что происходит, а не том, почему так происходит. Мир по-прежнему останется миром грубых фактов, ровно таким, как он есть, без какого-либо внесенного в него смысла. Молекулы или электроны ведут себя именно так, а не иначе. Только если бы мы могли видеть конечную цель вещей, видеть все сквозь призму «идеи блага», мы бы поняли. Только тогда мир был бы умопостигаемым. Мир, представленный без конечного замысла, – не что иное, как масса бессмысленных и непонятных «фактов» [655].