Йоран Терборн - Города власти. Город, нация, народ, глобальность

Москва-Сити в частности и новые европейские деловые районы в целом, за исключением Канэри-Уорф, являются проявлениями скорее глобальных устремлений национального капитала, чем национальных амбиций глобального капитала. Застройщиками выступают местные компании; архитектура и строительство в Москве одновременно и локальные, и международные, но без обращения к иконическим знаменитостям. Для сооружений пытаются разрабатывать свои оригинальные формы, но их основное конкурентное преимущество – высота [684]. Ключевые здания – это плод корпоративных инвестиций в здания смешанного назначения: для офисов, жилья и дорогостоящих развлечений, а не для брендированных корпоративных штаб-квартир. Топонимика небоскребов Москва-Сити подчеркнуто национальная: башни «Федерация», башня «Евразия», комплекс «Город столиц» (отсылающий к двум официальным столицам, Москве и Санкт-Петербургу).

В посткоммунистической Варшаве сохранился иконический сталинский небоскреб Дворец культуры и науки, спроектированный Львом Рудневым, который также проектировал Московский государственный университет, т. е. два самых высоких небоскреба в мире за пределами США в 1950-е годы. Естественно, в Польше существовало сильное антикоммунистическое давление, требовавшее сноса дворца, несмотря на то, что этот снос не был бы ни легким, ни дешевым, а также на то, что сооружение выполняло ряд культурных функций. В конце концов городское правительство решило вписать дворец в группу небоскребов, которые бы его заслонили. Экономические средства для этого, а также политическая воля, по всей видимости, отсутствовали, хотя Варшава и стала важным финансовым региональным центром. Сегодня вокруг Дворца культуры и науки располагается группа небоскребов, отелей и офисов корпораций, которые, конечно же, более современны, но едва ли превосходят его по эстетическому эффекту и уж точно не по высоте. Дворец по-прежнему выполняет функции важного культурного центра города и, по-видимому, воспринимается всеми как важная историческая достопримечательность. У символа города все еще нет соперников.

Что касается списка восточноевропейских небоскребов, то отсутствие трех городов – Белграда, Будапешта и Праги – и, наоборот, присутствие Братиславы требуют комментария, пусть даже короткого. В Белграде было построено три здания, превышающих по высоте 100 м, но он не смог как следует глобализироваться, поскольку Сербия проиграла войну в Югославии из-за вмешательства США. До сих пор в городе не строилось новых небоскребов. И в Праге, и в Братиславе есть по два небоскреба высотой более 100 м, построенных до 1989 г., и оба города пережили быстрый капиталистический рост, подпитываемый иностранными инвестициями. То, что Братислава, лишенная большой истории Праги и Будапешта, поднялась в 2000-е годы на шестое место по покупательной способности, стала процветающим регионом Европейского союза, обогнав Прагу и Стокгольм, весьма примечательно. Братислава достроила три башни высотой более 100 м в 2000-е годы, а не так давно компания Penta Investments – со штаб-квартирой в Джерси, Великобритания, а также в Праге и Братиславе – наняла Заху Хадид для проектирования многофункционального комплекса в новом центре города. Его завершение намечено на 2019 г., но размеры уже сократились (и, возможно, уменьшатся еще больше теперь, после смерти Хадид). Будапешт сохранил строгие ограничения высотности до 55 м, и проекты строительства небоскребов были отвергнуты [685], что вполне в духе нынешнего консервативного националистического правительства. Самое высокое здание – парламент (1903 г. постройки) высотой 96 м. Как и у сталинизма, у глобализирующегося посткоммунизма есть свои национальные разновидности, традиция европейского города по-прежнему имеет вес в переживающих капиталистическую лихорадку столицах Восточной Европы.

У капитализма колонистов характерный для него дерзкий – или просто нуворишский – характер в силу огромных прибылей, извлекаемых из той или иной новой страны. Как мы отмечали, небоскребы возникли в Америках, распространившись из Нью-Йорка и Чикаго в Монреаль и Торонто, а затем просочившись в Мехико, Сан-Паулу и Буэнос-Айрес, прежде чем как-то внедриться в Евразии (за пределами СССР) или Африке. Однако политика колонистов во времена Британской империи и после ее распада породила новые специализированные политические столицы, которыми не руководил капитал.

В Вашингтоне американский конгресс до сих пор сохранял строгие правила. Вероятно, это единственный крупный американский город, в котором политическая власть держит в узде девелоперов. Но в отличие от других специализированных политических столиц Вашингтон, как мы видели в вышеприведенной табл. 3, также вполне включен в общие корпоративные сети. Будучи резиденцией Всемирного банка и МВФ, Вашингтон к тому же наиважнейший «командный пункт» глобального экономического управления.

В Латинской Америке примечательно отсутствие небоскребов в модернистской столице Бразилиа, и это подтверждает мой предшествующий довод о том, что архитектурный модернизм не обязательно связан с небоскребами. Бразилиа стала крупным городом, но она – национальная столица большой страны, сосредоточенной на себе. Как и Берлин, она живет насыщенной национальной жизнью, но без глобалистских устремлений. В списке небоскребов отсутствует Бразилиа, но зато присутствует Панама, в которой начиная с 2010-х годов было построено 18 небоскребов высотой более 200 м. Небоскребы американского и иностранного финансового капитала, как и капитала индустрии развлечений, заслонили островок национального центра.

Мехико – вот настоящий вертикальный город в Латинской Америке, самый главный из всех городов Южного полушария, не только столиц. Хотя первые латиноамериканские небоскребы выше 100 м и более были построены в 1920-е и 1930-е годы в Буэнос-Айресе и Сан-Паулу, «Торре Латиноамерикана», принадлежавшая одноименной страховой компании, с середины 1950-х была долгое время самым высоким зданием в Латинской Америке, построенным достаточно хорошо, чтобы практически без повреждений пережить землетрясение 1985 г. После неолиберального поворота 1988 г. и Соглашения о свободной торговле с Северной Америкой 1994 г. стремление к глобализму материализовалось в Мехико в двух районах: в новом деловом районе Санта-Фе и в вертикальной трансформации одного из главных проспектов города Пасео-де-ла-Реформа, который представляет «все то, чем этот город и эта страна желали быть в новые времена», как сказано в официальном туристическом гиде [686]. И это не просто рекламное преувеличение. Как отмечалось ранее, Пасео был парадным местом национальной и либеральной иконографии последней трети XIX в. В середине проспекта были воздвигнуты большие статуи Колумба и последнего ацтекского императора Куаутемока; на низких пьедесталах вдоль тротуаров стояли памятники более мелким фигурам из пантеона мексиканского либерального национализма. В честь столетия восстания против Испании на высокой колонне дальше по улице был поставлен Ангел Истории, превращенный в Ангела Независимости. Позднее колонну объявили Алтарем Родины. К проспекту прилегает также памятник экономическому национализму 1952 г. постройки, Fuente de Petróleos (Нефтяной фонтан), поставленный в память о национализации нефтяной промышленности в 1938 г. С 1984 по 2003 г. самым высоким зданием в Мексике была Исполнительная башня государственной нефтяной компании Pemex.