Владимир Гельман - Авторитарная Россия: Бегство от свободы, или Почему у нас не приживается демократия

Что повлекло за собой именно такое развитие событий в российском случае? Почему «дилемма одновременности» после падения коммунистического режима в нашей стране так и не была решена? И почему альтернативы этому подходу, предложенные в 1990-е годы, привели как минимум к неоднозначным последствиям в двух из трех измерений «тройного перехода» (национально-государственное строительство и рыночная экономика) и дали однозначно негативный эффект для политических реформ?

Поиски ответов на эти вопросы требуют от нас переосмыслить варианты развития событий, выбор между которыми определял повестку политических процессов в России 1990-х и 2000-х годов. Для этого необходимо подробнее проанализировать основные «критические моменты» и действия, которые предпринимали политические акторы. Последствия предпринятых ими действий определили траекторию дальнейших изменений и задали ограничения для последующих шагов.

Я полагаю ошибочными представления, что траектория российских политических преобразований была заведомо предопределена независимо от того, какие конкретные шаги делали конкретные политики. Столь же ошибочно и стремление приписывать результаты этих преобразований исключительно доброй (или, скорее, злой) воле тех или иных политиков. Оба этих подхода не оставляют места для углубленного анализа политических процессов, подменяя его простыми, но заведомо неполными и неточными объяснениями. Я исхожу из иной предпосылки: структурные условия (внешние, не зависящие от действий политических акторов) объективно задают ограничения их возможных шагов. Но в рамках этих ограничений идеи и интересы самих акторов определяют их приоритеты и предпочтения, а сочетания имеющихся у них ресурсов, стратегий и ожидания возможных шагов друг друга способствуют выбору, который направлен на максимизацию их собственных выгод.

Иногда этот выбор оказывается успешным для самих акторов, но приносит большие издержки для страны в целом. Иногда получается наоборот: издержки оказываются велики как для акторов, так и для страны. Российский опыт 1990-х годов в этом отношении примечателен еще и тем, что распад СССР на фоне острого экономического кризиса создал очень высокую неопределенность, которая осложняла принятие и воплощение в жизнь любых решений в управлении страной.

Существовавшие на протяжении десятилетий прежние «правила игры» утратили актуальность в 1991 году, вместе с крахом коммунистической партии и Советского Союза. Возможности органов власти по принуждению обычных граждан, политических и экономических акторов были сильно ограничены. Горизонт планирования резко сузился до месяцев, если не недель. Многие принятые в таких условиях решения просто по определению влекли за собой непредсказуемые и порой непреднамеренные последствия как для самих российских политиков, так и для страны, которой они пытались управлять.

Первый из важнейших «критических моментов» в российской политике постсоветского периода случился накануне прекращения существования СССР, осенью 1991 года. Уже после провала путча в августе 1991 роспуск СССР стал неизбежным. Обсуждению подлежали лишь характер и параметры «развода». Вслед за этим перед российскими лидерами, которые внезапно оказались на капитанском мостике распадавшейся страны, неизбежно встал вопрос о характере и направленности преобразований в России. К столь быстрому развитию событий по большому счету никто не был готов: многие решения принимались спонтанно и ad hoc, исходя из текущей политической конъюнктуры и восприятия событий ключевыми игроками. При этом если для ряда других союзных республик распадавшегося СССР на первый план выходили вопросы, связанные с обретением независимости и строительством собственной государственности, а в ряде случаев — и разрешения этнополитических конфликтов, то для России ключевым аспектом «дилеммы одновременности» стал приоритет рыночных реформ в экономике по отношению к строительству демократических институтов. Можно говорить о том, что Россия выбрала рынок, принеся в жертву демократию .

Ситуация в России и в Советском Союзе в целом в тот момент была слабо управляемой и воспринималась многими участниками и наблюдателями как близкая к катастрофе131. Экономика страны находилась на грани коллапса, этнические конфликты в республиках СССР на фоне роста сепаратистских и националистических движений переходили в стадию открытой сецессии (выхода из состава государства). Силовое противостояние часто перерастало в боевые действия. Союзные органы власти утратили рычаги управления ситуацией. На этом фоне российские органы власти, созданные для управления одной (пусть и самой большой) из республик СССР, были вынуждены решать задачи управления страной в целом.

Однако несмотря на всевозможные риски и вызовы, в тот момент у российских лидеров имелся в распоряжении весьма важный ресурс — высокий уровень массовой поддержки, отчасти проявившийся при подавлении путча в августе 1991 года. Сохранялись и надежды на перелом негативных трендов в политике и экономике последних лет СССР. Таким образом, несмотря на всю сложность ситуации, у российских лидеров, пришедших к власти в ходе распада советской политической системы, осенью 1991 года открывалось, пусть и узкое, «окно возможностей» для выбора дальнейшего пути развития страны.

Согласно логике Оффе, можно было предложить возможное для российского случая решение «дилеммы одновременности» образца осени 1991 года. Первым делом российский парламент должен была принять новую Конституцию, позволявшую переучредить «с нуля» российское государство на новых институциональных основаниях (уже без остатков Советского Союза). Затем президент и парламент должны были согласиться провести «учредительные выборы» новых органов власти всех уровней по новым «правилам игры», тем самым укрепив российскую государственность. Одновременно с этим, сформировав на переходный период временное правительство страны, опирающееся на доверие граждан, Россия могла быстро провести необходимые рыночные реформы в экономике.

Примерно по такому пути проходили посткоммунистические преобразования в некоторых странах Восточной Европы и Балтии. Однако на деле в России и в других постсоветских странах подобное развитие событий не просто оказалось нереальным, но даже не рассматривалось политическими элитами страны как желательная и/или возможная альтернатива. Такое развитие событий во многом было связано с текущей расстановкой сил в российском руководстве по итогам выборов 1990–1991 годов и после провала путча132. Задачи строительства нового государства, отличавшегося от прежнего советского, тогда в России не только никем не ставились в повестку дня, но и вообще не воспринимались всерьез. Тогдашние политики, напротив, считали овладение рычагами власти, «унаследованными» от распадавшегося СССР, решением стоявшей перед ними задачи.