Владимир Гельман - Авторитарная Россия: Бегство от свободы, или Почему у нас не приживается демократия

В свою очередь, президент России, согласно Конституции, обладал возможностями делать практически все, что ему непосредственно не запрещалось законами, а одна из ее статей прямо устанавливала, что президент самостоятельно определяет основные направления внутренней и внешней политики страны151. Сам Ельцин накануне референдума по принятию Конституции сравнил устанавливавшийся ею политический строй с российской монархией периода 1907–1917 годов152, а позднее высказал свой взгляд на роль главы государства: «Кто-то должен быть главным в стране: вот и все»153. Фактически единственным прямым ограничением президентской власти в тексте новой Конституции России стала норма, запрещавшая занимать пост главы государства свыше двух сроков подряд.

Поэтому значение выборов оказалось вторичным по отношению к конституционному референдуму. Распределение мест в парламенте не было приоритетной целью для Ельцина, и он отказался от публичной поддержки даже лояльных по отношению к нему партий (прежде всего «Выбора России»), сосредоточив основные усилия на проведении конституционного референдума. Когда некоторые оппозиционные партии выступили с критикой проекта Конституции, Ельцин потребовал от них «не трогать» Конституцию, а первый вице-премьер правительства (и по совместительству один из лидеров «Выбора России») Владимир Шумейко даже потребовал исключить эти партии из участия в выборах.

Результаты голосования 12 декабря оказались весьма противоречивыми154. В нем приняло участие 54% избирателей, при этом в двух регионах России (Татарстан и Чечня) недовольные политикой Центра региональные власти организовали бойкот плебисцита. Бойкотировала выборы и референдум и часть радикальных противников Ельцина. По официальным данным, Конституция была принята незначительным большинством голосов. За принятие проекта проголосовало чуть более 58% избирателей (примерно столько же поддержали Ельцина на референдуме в апреле 1993 года).

Однако в полном объеме результаты выборов и референдума опубликованы не были. А когда спустя несколько месяцев после голосования в СМИ появились публикации, которые ставили под сомнение официальный исход голосования и утверждали, что его итоги могли быть фальсифицированы, по всей стране все бюллетени, использованные в ходе голосования на выборах и референдуме, были уничтожены по поручению Центральной избирательной комиссии155. Скорее всего, истинных итогов голосования, прошедшего в декабре 1993 года, так никто никогда и не узнает. Тем не менее новая Конституция России была сочтена принятой.

Следствием конфликта элит в «критический момент» осени 1993 года стало политическое решение по принципу «победитель получает все»156. Ельцин, избавившись от конкурентов, смог максимизировать свою власть и навязать стране наиболее выгодные для него правила игры. Новая Конституция России задала основные рамки политического устройства страны, но содержала весьма существенный авторитарный потенциал, лишний раз подтвердив справедливость утверждения Адама Пшеворского: «поскольку любой порядок лучше любого хаоса, любой порядок и устанавливается»157. Порядок, установившийся в 1993 году, во многом задал траекторию последующего политического развития России.

Борис Ельцин и другие: от «загогулин» к «загогулинам»

Казалось бы, новые правила игры, которые Ельцин смог навязать политическому классу страны осенью 1993 года, позволяли ему в отсутствие институциональных ограничений едва ли не полностью монополизировать власть и беззастенчиво применять стратегию подавления любых конкурентов (так ведет себя Александр Лукашенко в Беларуси после 1996 года и по сей день). Но вопреки вроде бы открывшимся возможностям для ничем не ограниченного произвола Ельцин вынужден был отказаться от монопольного господства и вплоть до завершения своего президентства отнюдь не выступал диктатором, единолично доминирующим на политической сцене, да и в целом не вел себя как «самый главный в стране». Скорее, он вынужден был вступать в самые разные неформальные альянсы и коалиции, стремясь удержать свою власть, а российская политика в эти годы переживала весьма неожиданные повороты, которые сам Ельцин в присущей ему образной манере обозначал словом «загогулины». Каковы причины такого развития событий?

Ограничения, с которыми после октября 1993 года столкнулся российский политический режим, носили не институциональный, а политический характер. Они были связаны не с правилами игры, а с тем, что ни Ельцин, ни другие акторы не могли играть по этим правилам так, как им самим хотелось бы: их ресурсы были ограниченны, а выбор стратегий носил вынужденный характер. Глубокий и длительный экономический спад повлек за собой снижение массовой поддержки и Ельцина, и политического режима в целом, а списывать издержки непопулярного политического курса после роспуска парламента было уже не на кого. И элиты, и граждане России воспринимали Ельцина как неэффективного руководителя и не вполне адекватного лидера, а такие выходки, как попытки в нетрезвом виде дирижировать военным оркестром в Германии, не повышали его популярность.

На фоне экономического спада все более заметной становилась слабость российского государства, которое не располагало эффективными механизмами принуждения158. Федеральный центр не мог эффективно контролировать управление многими регионами, в особенности республиками, руководители которых настаивали на «суверенитете» в контроле над природными ресурсами и финансовыми потоками. Правоохранительные органы переживали глубокий упадок и острое недофинансирование, поэтому функции поддержания правопорядка и контроля за соблюдением выполнения контрактов в бизнесе все чаще брали на себя «силовые предприниматели» из состава криминальных группировок. В таких условиях многие решения, принимавшиеся в Кремле, не могли исполняться должным образом и зачастую оставались на бумаге.

Сложившаяся в ходе конфликта с парламентом новая «выигрышная коалиция» вокруг Ельцина оказалась слишком рыхлой и разнородной. Она включала в себя и различные заинтересованные группы соискателей ренты, и часть бюрократического аппарата, и идейных либералов-рыночников, которые вскоре после 1993 года оказались отстранены от принятия многих ключевых решений. По сути, коалиция победителей конфликта осени 1993 года распалась на несколько конкурирующих клик.

В таких условиях Ельцин уже не нуждался в подавлении своих реальных и потенциальных оппонентов. Более того, перед ним все острее вставала проблема собственного политического выживания. У Ельцина было недостаточно ресурсов, чтобы одержать верх над своими потенциальными противниками на всех аренах. Но и у них, да и у всех других акторов, не было ни стимулов, ни ресурсов для устойчивой кооперации по принципу «негативного консенсуса».