Владимир Гельман - Авторитарная Россия: Бегство от свободы, или Почему у нас не приживается демократия

На первый взгляд, несмотря на трагическое разрешение конфликта октября 1993 года, Россия, пусть непоследовательно и неуверенно, но все же продвигалась по пути демократизации. На референдуме была принята новая Конституция страны (пусть весьма далекая от идеалов демократии), созданы основы избирательной системы, начал работать профессиональный парламент, избранный на основе межпартийной конкуренции, созданы благоприятные условия для развития партийной системы. Но эти реформы были лишь частичными: они не создавали гарантий проведения честных выборов и механизмов смены власти вследствие конкуренции за голоса избирателей (то есть демократической подотчетности).

Кампания президентских выборов 1996 года развеяла иллюзии в отношении демократического потенциала российского политического режима. Борьба клик среди российских элит, противостояние региональных и общероссийских заинтересованных групп обуславливали фрагментацию политического класса и поддерживали междоусобицу, которая, хотя внешне напоминала демократическую конкуренцию, была построена на иных основаниях. Никто из акторов в 1990-е годы не обладал достаточными ресурсами для монополизации власти, в том числе из-за того, что сами ресурсы были распылены, а возможности акторов по их изъятию и перераспределению наталкивались на слабость и фрагментацию государства. Таким образом, в России в этот период фактически сложился «плюрализм по умолчанию», когда фрагментированные элиты не способны были сформировать устойчивую «выигрышную коалицию», возглавляемую лидером, чья доминирующая позиция не подвергалась сомнению. В таких условиях конфликты и компромиссы российских элит носили временный и неустойчивый характер178. Равновесие политического режима было лишь частичным, и о его консолидации говорить попросту не приходилось.

Эти конфликты и компромиссы элит повлияли на формальные и неформальные «правила игры». Многие законы и другие нормативные акты, принимавшиеся в 1990-е годы, были полны половинчатых формулировок, преднамеренных умолчаний и непреднамеренных «дыр». Однако в условиях отмечавшейся всеми наблюдателями слабости российского государства эти «правила игры» поддерживали, по крайней мере на некоторое время, элементы демократического устройства в России. Тем не менее демократия не могла закрепиться сама собой, «по умолчанию», без усилий по ее строительству и воплощению в жизнь, предпринимать которые не был заинтересован никто из значимых акторов. Все они боялись нарушения политического статус-кво, не имея гарантий сохранения своего статуса и влияния в будущем, и в то же время не готовы были предпринимать усилия для институционального закрепления конкуренции — оно предполагало бы смену власти в результате выборов, что противоречило принципу «мы теперь у власти — это и есть демократия».

Платой за поддержание статус-кво стал ряд глубоких патологий в российской политике и государственном управлении. Речь шла не только о заведомо несправедливом характере выборов и на федеральном уровне, и в ряде регионов страны. Российская партийная система характеризовалась высоким уровнем партийной фрагментации и электоральной неустойчивости179. В части взаимоотношений Центра с регионами наблюдалась спонтанная передача сверху вниз важнейших рычагов управления, включая правила регулирования180 и административные ресурсы, в том числе фактическое право неисполнения федеральных законов, контроль над силовыми структурами (прокуратурой, милицией)181, экономическими ресурсами и особенно правами собственности182, а также над бюджетными средствами, субнациональная доля которых к 1998 году возросла в общем объеме бюджета страны почти до 60%.

Утрата Центром рычагов воздействия на региональные политические процессы вела к превращению региональных элит в акторов, способных играть роль «группы вето» в ходе федеральных выборов, тем самым вынуждая Центр к новым уступкам. «Захват государства» группировками бизнеса и вызванные этим извлечение ренты и масштабная коррупция делали практически невозможным реализацию любого сколь-нибудь последовательного политического курса в различных сферах183. Наконец, систематическое откладывание или замораживание принятия многих крайне необходимых решений сыграло немалую роль и в финансовом кризисе 1998 года184.

Когда критики нынешнего политического режима в России пытаются разглядеть в «лихих 1990-х» окно возможностей для успешного политического развития страны, позднее захлопнутое в 2000-е годы185, такие оценки выглядят как минимум неоправданными. Как видно из этой главы, на каждой развилке политической истории страны — в 1991, 1993, 1996 и 1999-2000 годах — российские элиты поступали в своих корыстных интересах, всякий раз делая шаг в сторону от демократизации. Просто расплата за эти шаги наступила позднее, в 2000-е и 2010-е годы.

К концу 1990-х годов в России демократизация зашла в тупик, но основания для поворота страны к авторитаризму еще не были сформированы. Отчасти ему препятствовали масштабная фрагментация российских элит, глубокий и длительный кризис российского государства, которое после распада СССР пребывало в состоянии упадка с точки зрения силового и инфраструктурного потенциала. Однако такое положение дел носило неустойчивый и неэффективный характер, оно рассматривалось большинством политических и экономических акторов как временное и в целом нежелательное. Они отдавали себе отчет, что в 2000-е годы политическое равновесие, сложившееся в России после 1993 года и поддерживавшееся «по умолчанию», ждут серьезные перемены. Хотя никто не был уверен, окажутся ли они к лучшему. В итоге спрос на перемены был удовлетворен в 2000-е годы, но лекарство от патологий 1990-х годов оказалось опаснее, чем болезни переходного периода.

Из анализа, представленного в первых двух главах этой книги, следует, что демократии не возникают и не укореняются сами собой, «по умолчанию», просто в результате падения предшествующих авторитарных режимов. Даже если демократические институты — выборы, партии, легислатуры — вводятся в оборот и декларируются в конституциях и законах, это само по себе не означает, что они в дальнейшем продолжают выполнять демократические функции, а не трансформируются в институты авторитаризма. Многие демократии в мире в течение долгих десятилетий так и не консолидируются, будучи уязвимы к их «захвату» со стороны авторитарных политиков. Некоторые провозглашенные, но так и не добившиеся успехов демократии попросту проваливаются.