Владимир Гельман - Авторитарная Россия: Бегство от свободы, или Почему у нас не приживается демократия

Россия 1990-х годов не стала исключением: демократия, провозглашенная на руинах прежнего коммунистического режима, не добилась успехов как в силу комплексности и сложности «дилеммы одновременности», так и в силу того, что новые правящие группы не были заинтересованы в смене власти в результате демократических выборов. Такой исход посткоммунистической трансформации означал уязвимость нового политического режима, который был лишен иммунитета к авторитаризму, но при этом ослаблен длительным и драматическим упадком 1990-х годов, который, в свою очередь, во многом стал побочным эффектом драматического краха прежней советской экономической и политической модели.

Но сами собой не возникают и не укореняются не только демократии, но и авторитарные режимы. Даже если авторитарным лидерам удается прийти к власти тем или иным путем, они далеко не всегда оказываются способны выстроить механизмы, которые обеспечивают их господство в длительной перспективе. Многие из этих режимов, особенно военные, испытывают неразрешимые проблемы со своей легитимностью, в силу чего сроки их существования в среднем короче, чем у других авторитарных режимов186.

Другая проблема многих автократий — неэффективность и неспособность решать социально-экономические вопросы соответствующих стран — хорошо знакома многим россиянам на примере последних десятилетий Советского Союза187. Поэтому неудивительно, что авторитаризм «по умолчанию» часто проваливается: консолидировать авторитарные режимы так и не удается, а их лидеры лишаются власти в результате внутриэлитных конфликтов и/или сопротивления со стороны масс.

В этом отношении опыт посткоммунистической России может служить примером своего рода «истории успеха» строительства авторитарного режима взамен провалившейся демократии. В 2000-е годы российские власти смогли успешно адаптировать для достижения своих целей — максимизации собственной власти — тот набор политических институтов, который возник в 1990-е годы, при этом во многом подменив их содержание. По крайней мере в среднесрочной перспективе им удалось успешно решить и проблему легитимности нового авторитарного режима, и проблему его эффективности, тем самым заложив основы для его консолидации в 2010-е годы.

Такое развитие событий стало возможным в результате сочетания структурных факторов и действий российских политических игроков. В 2000-е годы на смену длительному упадку 1990-х годов пришел период восстановления: рост экономики повлек за собой повышение доходов граждан188. Российские власти смогли умело воспользоваться этими процессами, чтобы принудить к лояльности одних акторов и избавиться от влияния других, поставить под свой контроль политические и общественные институты (от СМИ до некоммерческих организаций), изменить формальные и неформальные «правила игры» в отношении распределения власти и ресурсов, выстроить иерархическую модель управления страной, получившую в российском политическом лексиконе название «вертикаль власти». Если в 1990-е годы в России возникли предпосылки для строительства авторитаризма, то в 2000-е годы эти предпосылки были воплощены в жизнь, тем самым задав последующую траекторию политического развития страны.

В чем причины такого хода событий в российской политике 2000-х годов и как они отразились на ее политической эволюции? Был ли этот период российской политической истории, который одни специалисты расценивали как «стабильность», а другие как «застой», альтернативой турбулентному периоду «лихих» 1990-х годов или, скорее, его логическим продолжением? Почему и как Путин и его соратники смогли монополизировать политическую власть в стране? Каковы были в этот период стимулы и стратегии российских лидеров для достижения их политических целей, какие факторы способствовали их успеху? Почему Путин, проведший огромную работу по строительству авторитаризма в России, на время передал пост главы государства своему преемнику Дмитрию Медведеву, а позднее вернулся на этот пост и какие уроки российские власти вынесли из этого опыта? Поискам ответов на эти и другие вопросы посвящена данная глава.

«Предложение, от которого невозможно отказаться»

Приход Владимира Путина к власти в России в 1999–2000 годах во многом стал результатом серии случайностей. На излете второго срока президентства Бориса Ельцина он оказался в нужное время в нужном месте и проявил личную лояльность к своему патрону Ельцину. Но сложись ситуация иначе, в роли преемника мог оказаться иной политик из числа лоялистов уходящего президента или из числа его оппонентов (как, например, Примаков). В связи с этим некоторые критики нынешнего российского политического режима связывают последующее строительство авторитаризма с личностью Путина и с опытом его предшествующей работы в спецслужбах, полагая, что при ином стечении обстоятельств (если бы преемником Ельцина оказался, скажем, Борис Немцов)189 Россия избежала бы авторитарных соблазнов.

История не терпит сослагательного наклонения, и мы никогда не узнаем, что случилось бы с Россией, если бы победителем в «войне за ельцинское наследство» оказался кто-то иной. Рискну, однако, высказать предположение, что предпосылки для строительства авторитаризма в России к 1999–2000 годам уже были сформированы, и любому политическому лидеру ими, что называется, было грех не воспользоваться. Но именно Путин смог наиболее успешно в довольно сжатые сроки добиться максимизации собственной власти, и уже в 2000-е годы стать не только и не столько преемником Ельцина, сколько безусловным и не оспариваемым доминирующим актором на фоне высоких темпов экономического роста в стране: его президентство резко отличалось от периода правления Ельцина.

С точки зрения формальных «правил игры» институты, которые Путин унаследовал от времен Ельцина, казалось бы, обеспечивали ему эффективную монополизацию власти. Он мог опираться на Конституцию 1993 года, предоставлявшую главе государства весьма широкие и слабо очерченные полномочия, которые едва ли не автоматически позволяли ему выступать в качестве доминирующего актора. Но на практике политическому господству препятствовали несколько важных ограничений.

Во-первых, слабость российского государства вынуждала политических лидеров применять важнейшие инструменты контроля — как «кнут», так и «пряник» — в ограниченном масштабе и с большими оговорками. Ельцин мог поощрять или наказывать конкретных чиновников или бизнесменов лишь ad hoc, но не систематически.

Во-вторых, фрагментация элит и на федеральном, и на региональном уровнях не позволяла главе государства успешно поддерживать эффективную и устойчивую «выигрышную коалицию». Проще говоря, каждый из представителей элит играл только за себя и не имел стимулов для устойчивой кооперации. Даже если и когда элитам (как в ходе президентских выборов 1996 года) удавалось сплотиться вокруг Ельцина, эти альянсы носили временный и тактический характер.