Владимир Гельман - Авторитарная Россия: Бегство от свободы, или Почему у нас не приживается демократия

Казалось бы, одностороннее навязывание «правил игры» со стороны Путина противоречило идее «диктатуры закона», которую он сам выдвинул в центр своей политической программы. Но на деле путинская «диктатура закона» существенно отличалась от принципа верховенства права (rule of law). Она означала сугубо инструментальное использование любых формальных правовых механизмов как орудия селективного применения санкций на всех уровнях управления государством. В таких спорных случаях, как конфликт вокруг НТВ или исключение Руцкого из участия в выборах, правовые нормы или обвинения в их нарушении использовались как орудие, обслуживающее текущие интересы Кремля. Подобные наборы норм и правил и практика их селективного применения государственным аппаратом, ставшие частью «навязанного консенсуса», не способствовали установлению единых «правил игры» как основы верховенства права. Они обеспечивали господство произвола (arbitrary rule)220. Эти инструменты были еще успешнее использованы Кремлем на следующем этапе строительства авторитаризма.

От конкуренции к иерархии

Все правители в мире хотели бы управлять своими странами как можно дольше и с как можно меньшими ограничениями, безо всяких сдержек и противовесов. В большинстве политических режимов они сталкиваются с ограничениями, которые на них накладывают институты и другие политические акторы (внутренние и международные). Однако лидеры новых, только возникающих политических режимов часто оказываются способны минимизировать эти ограничения в процессе строительства авторитаризма. После распада СССР некоторые постсоветские государства, в которых были установлены персоналистские авторитарные режимы — включая Узбекистан или Туркменистан — демонстрировали большие успехи на этом пути. Однако в других случаях попытки такого рода терпели полный крах, в том числе в ходе «цветных революций» в Грузии, Украине и Кыргызстане.

В России в 2000-е годы была использована иная стратегия строительства авторитарного режима, который пришел на смену неудавшейся демократии. Российский политический режим в 1990-е годы был сугубо персоналистским, и несколько попыток Кремля по созданию «партий власти»221 не принесли больших успехов. Однако авторитарный поворот в России 2000-х годов сопровождался взлетом «Единой России», которая вплоть до настоящего времени доминирует на парламентских и электоральных аренах национального и регионального уровней. Именно в 2000-е годы Кремль предпринял ряд последовательных целенаправленных усилий по созданию доминирующей партии как инструмента стабильности и преемственности нового авторитарного режима222. Эта стратегия принесла Кремлю немалые успехи, на протяжении ряда лет обеспечивая функционирование электорального авторитаризма.

Почему Кремль обратился к этой стратегии в 2000-е годы и почему она оказалась успешной? Отчасти этот выбор стал следствием уроков, которые российские лидеры извлекли из опыта России 1990-х годов и из опыта других постсоветских стран. Хотя политический режим 1990-х годов был довольно непопулярен среди российских граждан (прежде всего, из-за своей низкой эффективности), Кремль обладал довольно широким пространством для маневра и весьма умело использовал тактику «разделяй и властвуй». Но такой подход был довольно рискованным, поскольку не создавал гарантий стабильности и преемственности режима, и опыт ряда других постсоветских стран, в частности Украины223, давал основания для немалых опасений: конкурентные выборы создавали угрозу потери власти.

Да и в самой России опыт президентских выборов 1996 года рассматривался как нежелательный образец для правящих групп, а риски смены власти в ходе «войны за ельцинское наследство» в 1999–2000 годах повлекли за собой подрыв лояльности прежде подчиненных региональных и отраслевых элит, создавших в преддверии парламентских и президентских выборов 1999–2000 годов рыхлую коалицию «Отечество — Вся Россия». Такое развитие событий представляло угрозу не только политическому, но и личному выживанию Ельцина и его окружения. И хотя Кремль смог его избежать благодаря успешной избирательной кампании224, повлекшей за собой переход элит в лагерь сторонников «Единства», в 2000-е годы российские лидеры не хотели вновь наступать на те же самые грабли.

Кроме того, первые годы правления Путина изменили горизонт планирования, доступный представителям Кремля. В 1990-е годы предел времени, которым могли оперировать российские политики, составлял месяцы; в 2000-е ему на смену пришли уже не просто годы, но четырехлетние (на тот момент) циклы общенациональных выборов. Таким образом, Путин, в отличие от своего предшественника Ельцина, мог планировать сохранение своего господства «всерьез и надолго», и потому был способен не только исходить из сугубо краткосрочных соображений, но и стремиться к тому, чтобы создать долгосрочные основания преемственности и стабильности политического статус-кво.

С этой точки зрения те инструменты господства, которыми располагал Кремль в начале 2000-х годов, выглядели не слишком полезными для достижения его целей. Выбор стратегий строительства авторитарного режима у Кремля был не слишком велик. «Жесткий» вариант персоналистского авторитаризма, поддерживающего лояльность элит и масс путем интенсивных репрессий, мог принести желаемые результаты, но такая стратегия была бы для Кремля слишком затратной. Помимо этого, режим мог столкнуться с вызовами международной изоляции, что на тот момент явно не входило в планы российских лидеров, претендовавших на иной статус на международной арене. Более того, поскольку в рамках «жестких» авторитарных режимов шансы представителей элит оказаться жертвами репрессий куда выше, чем у обычных граждан, многие участники российской «выигрышной коалиции» не имели никаких стимулов для столь рискованного предприятия.

Поэтому в 2000-е годы российские власти не пошли по этому пути, а прибегли к нему позднее, в 2010-е годы, когда международная изоляция России стала свершившимся фактом, а репрессии стали неизбежным инструментом поддержания политического статус-кво. Но в начале 2000-х годов стратегия строительства «мягкого» авторитарного режима, опирающегося на доминирующую партию, выглядела намного привлекательнее и для Кремля, и для различных сегментов элит.

Такой режим мог служить эффективным инструментом правящей группы, поскольку позволял Кремлю одновременно достичь трех целей: 1) повысить легитимность режима с помощью эффективного политического патронажа и создания барьеров для появления альтернатив существующему статус-кво225; 2) гибко реализовывать политический курс правящей группы благодаря неидеологической природе режима и доминирующей партии226; 3) поддерживать консолидацию элит посредством дополняющих и усиливающих друг друга политических и административных механизмов. Однако, хотя данная стратегия строительства авторитарного режима могла принести Кремлю крупные выгоды, она требовала значительных политических инвестиций, которые не сразу давали отдачу.