Владимир Гельман - Авторитарная Россия: Бегство от свободы, или Почему у нас не приживается демократия

Выстраивание взаимоотношений органов власти и экономических агентов было не слишком далеко от картины, наблюдавшейся в СССР еще в 1960–1980-е годы. Конечно, «Единая Россия» не была реинкарнацией господства КПСС, роль корпораций во главе с «Газпромом» мало чем напоминала диктат прежних общесоюзных ведомств, а губернаторы так и не стали «префектами», в отличие от первых секретарей обкомов КПСС251. Однако неконкурентный характер политического режима и монополизация экономики, основанная не на централизованном планировании, а на извлечении ресурсной ренты, имели немало общего с «поздним социализмом». И все же за внешним сходством скрывалось много кардинальных различий, связанных с природой нового российского режима и с принципами, на которых основаны его массовая поддержка и легитимность, то есть публичная санкция на власть.

Советскому политическому режиму были присущи фиктивные «выборы без выбора», то есть безальтернативное голосование граждан за единственного назначенного «сверху» кандидата, не имевшее существенного политического значения. В этом смысле советский режим мало чем отличался от других образцов «гегемонной» модели авторитаризма, примером которой на постсоветском пространстве служит, например, Туркменистан. Напротив, российский режим не только не мог обойтись без выборов, но вынужден был опираться на них как на главное основание своей легитимности. Путин, а до него Ельцин использовал для управления страной мандат, который он получал от избирателей.

Выборы стали неотъемлемым атрибутом политической жизни страны, и их результаты, по крайней мере в 2000-е годы, во многом отражали не только расстановку сил внутри элит, но и политические предпочтения масс. Но российские выборы не предполагали такого исхода голосования, который не мог быть заранее предрешен правящей группой в свою пользу. Основной исход выборов всех уровней был заведомо предопределен в Кремле, и голосование избирателей служило не более чем оформлением ранее принятых решений. Иначе говоря, российский политический режим был образцом не «гегемонного», а электорального авторитаризма, в основе которого лежало проведение несвободных и несправедливых выборов с заведомо неравными условиями предвыборной борьбы на всех стадиях (включая злоупотребления в ходе голосования и при подсчете голосов, но не ограничиваясь ими).

Режимам электорального авторитаризма были присущи различные способы ограничения конкуренции на выборах. «Жесткие» ограничения предполагали селективное исключение отдельных политических партий или кандидатов из предвыборной борьбы (отказ в регистрации или ее отмена в ходе кампании под тем или иным предлогом) и/или заведомо недостоверный подсчет голосов (то есть фальсификация выборов). «Мягкие» ограничения включали в себя заведомо неравный доступ кандидатов и партий к освещению кампании в СМИ и к финансированию кампаний в сочетании с использованием государственного аппарата для обеспечения победы правящей группы. И в том и в другом случае выборы носили заведомо несправедливый характер, но их последствия были различны.

Опора на «жесткие» ограничения электоральной конкуренции рискованна, поскольку повышает шансы на подрыв легитимности режима. В случае возникновения массового протеста это грозит перерастанием в полный коллапс режима, если издержки подавления оппозиции на стадии подготовки выборов, а тем более после их проведения окажутся слишком высоки. Массовые фальсификации итогов голосования в Сербии (2000), Грузии (2003), Украине (2004) и Кыргызстане (2005) стали детонатором краха режимов на фоне массовой мобилизации оппозиции, а результаты президентских выборов в Беларуси (2020) повлекли за собой острый и, по-видимому, неразрешимый кризис легитимности режима Лукашенко.

Хотя «мягкие» ограничения электоральной конкуренции требуют от правящей группы существенных усилий в ходе избирательных кампаний, они позволяют минимизировать риски подрыва легитимности авторитарных режимов, не говоря уже о рисках потери власти по итогам выборов. Неудивительно поэтому, что режимы электорального авторитаризма при прочих равных чаще предпочитают использовать «мягкие» ограничения электоральной конкуренции, а не «жесткие». Кроме того, опора на последние представляет собой «билет в один конец»: режимы, использующие эту стратегию в качестве основной, не склонны возвращаться к «мягким» подходам, поскольку либерализация может грозить им еще более серьезными рисками.

Российский политический режим опирался на сложную комбинацию «жестких» и «мягких» ограничений политической конкуренции. В 2000-е годы фальсификации итогов голосования становились все более масштабными, а их ареал со временем расширялся. Но гораздо большее значение для хода избирательных кампаний имели иные институциональные и политические факторы, включая (1) запретительно высокие входные барьеры для участия в выборах партий и кандидатов; (2) одностороннее и крайне пристрастное освещение избирательных кампаний в СМИ (прежде всего, государственных); (3) прямое и косвенное финансирование избирательных кампаний лояльных партий и кандидатов за счет государства; (4) систематическое использование государственного аппарата для ведения кампании правительственных партий и кандидатов и в целях препятствования кампании оппозиционных партий и кандидатов; (5) заведомо пристрастное рассмотрение споров между участниками выборов в пользу правительственных партий и кандидатов.

Эти аспекты выборов стали неотъемлемым атрибутом российского электорального авторитаризма, своего рода дежурными блюдами «меню манипуляций», которое характерно для ряда режимов электорального авторитаризма252. При этом несвободные и несправедливые выборы были полезны российским правящим группам с нескольких позиций. Во-первых, они выполняли функцию политической легитимации статус-кво (примером могут служить президентские выборы 2004 года, на которых Путин набрал свыше 71% голосов в отсутствие значимой конкуренции). Во-вторых, они позволяли правящей группе легитимно проводить любой политический курс независимо от предпочтений избирателей и без особых ограничений идти на заведомо непопулярные решения без риска потери власти в результате очередных выборов253. В-третьих, они служили механизмом частичной смены политических элит, хотя и не в результате открытой конкуренции, а путем назначения победителей будущих выборов еще до голосования.

Такие выборы могли обслуживать политический режим настолько долго, насколько российские элиты поддерживали свой «навязанный консенсус», а формальные и неформальные «правила игры» обеспечивали сложившееся равновесие. В преддверии цикла думских и президентских выборов 2007–2008 годов эти условия оставались благоприятными для подобного развития событий.