Владимир Гельман - Авторитарная Россия: Бегство от свободы, или Почему у нас не приживается демократия

Другим значимым фактором, обусловившим возрождение российской оппозиции, стала риторика «модернизации», провозглашенной в период президентства Медведева. Под ее воздействием прежде закрытая структура политических возможностей сменилась частичной и иллюзорной либерализацией, которая сама по себе создавала условия для политизации общественности, ставшей позднее питательной средой для новой оппозиции. Она также способствовала появлению ряда новых, не подконтрольных властям организаций, от интернет-СМИ и до сообществ типа «Диссернета». Эти процессы носили спонтанный характер, став побочным эффектом либерализации.

Однако после того, как в сентябре 2011 года власти объявили о предстоящем возвращении Владимира Путина на пост президента страны, что предполагало сворачивание либерализации и связанных с ней иллюзий, предстоящее сужение политических возможностей не оставляло общественности иного выхода, кроме политизации и солидарности с оппозицией. Бассейн рекрутирования сторонников оппозиции пополнился за счет тех россиян, кого власти пытались обмануть в ходе «модернизации»296.

Еще одним важным фактором, который способствовал возрождению российской оппозиции, стали стратегические шаги самих оппозиционеров. Они сменили не просто фокус критики властей, но и повестку дня в целом: на смену продвижению абстрактных идей (демократия, права человека) и решению конкретных проблем (протест против тех или иных мер политического курса властей) пришел антиавторитарный популизм, предполагавший мобилизацию общества против режима в целом как глубоко антинародного, неэффективного, неспособного к позитивным преобразованиям и сознательно им препятствующего297.

Антикоррупционные кампании, развернутые Алексеем Навальным и его сторонниками, отвечали наметившемуся запросу на перемены298 и становились площадкой для консолидации разных сегментов оппозиции. Российские оппозиционеры 2010-х годов взяли на вооружение те же орудия, что и прогрессистское (реформистское) движение в США в начале ХХ века299, демократические движения 1970-1980-х годов в Латинской Америке, да и российское демократическое движение конца 1980-х — начала 1990-х годов300.

Разоблачения злоупотреблений верхушки КПСС и борьба с привилегиями номенклатуры в ходе перестройки оказались намного более эффективным средством массовой мобилизации против правящего режима, чем либеральная риторика диссидентов и правозащитников301. Разоблачения «жуликов и воров» в России 2010-х годов отчасти выполняли сходные функции, формируя и упрочивая «негативный консенсус» по отношению к режиму поверх барьеров идеологических предпочтений среди самих оппозиционеров и сограждан. Они стали минимальным общим знаменателем любых перемен.

Противодействовать популистской стратегии — нелегкая задача для авторитарных режимов. В российском случае ситуация усугублялась тем, что режим до протестов 2011–2012 годов демонстрировал низкую репрессивность и опирался на манипуляции в СМИ, в то время как покупка лояльности, в немалой мере обеспечивавшая массовую поддержку режима в прежние годы, после кризиса 2008–2009 годов оказалась менее эффективной. Как отмечал Адам Пшеворский, «авторитарное равновесие держится на лжи, страхе или экономическом процветании»302. В России начала 2010-х годов экономическое процветание оказалось под вопросом, а страх россиян перед нарушением авторитарного равновесия начал отступать (как на фоне проводимого Медведевым курса либерализации, так и в силу смены поколений). Ложь кремлевской пропаганды в одиночку уже не могла противостоять популистской стратегии оппозиционеров.

Накануне парламентской кампании 2011 года власти недооценили риски «обратной замены» Медведева Путиным на посту президента страны, ориентируясь на инерционный сценарий — сохранение политического статус-кво «по умолчанию» в отсутствие каких бы то ни было реалистических альтернатив. В самом деле, в преддверии «обратной замены» политический фон как будто не таил в себе ничего неблагоприятного для Кремля. Все допущенные к думской кампании «системные» партии сохраняли лояльность и готовы были согласиться практически с любым ее исходом. Хотя уровень массовой политической поддержки Кремля, судя по данным опросов, снижался, этот процесс никак нельзя было назвать критическим, а отдельные «тревожные звонки», свидетельствующие о недовольстве имеющимся положением дел, не воспринимались всерьез.

Неудивительно, что в этих условиях власти делали ставку на административный ресурс во всех его проявлениях (от принуждения к голосованию до «рисования» заведомо фиктивных результатов), на поддержку статус-кво периферийной частью электората (пенсионеры, бюджетники, жители индустриальных центров, малых городов и сел), на апатию и пассивность «продвинутых» избирателей (образованные, молодые и успешные жители крупных городов)303. Но из этих трех факторов в полной мере сработал лишь второй, в то время как третий обернулся своей противоположностью, а первый дал лишь частичные эффекты.

В то время как российские власти явно недооценивали вызовы, исходившие от оппозиции, последняя смогла умело использовать просчеты Кремля. Избранная на думских выборах 2011 года тактика — голосовать за кого угодно, кроме «Единой России», в сочетании с умелым ведением негативной кампании способствовала политизации довольно широких слоев избирателей, а массовые злоупотребления властей в ходе кампании и при подсчете голосов сыграли роль катализатора массовых постэлекторальных протестов. Все эти тенденции в день голосования 4 декабря 2011 года слились воедино. Хотя, согласно официальным данным Центризбиркома, ЕР получила 49,3% голосов избирателей и 238 из 450 думских мандатов, на деле издержки формальной победы «партии власти» для режима намного превышали ее выгоды.

Масштаб кризиса электорального авторитаризма, который спровоцировал исход выборов 2011 года, оказался неожиданным не только для Кремля, но и для самих представителей оппозиции, не рассчитывавших на такое развитие событий даже в самых смелых своих мечтах. Выход десятков, если не сотен тысяч граждан на улицы Москвы и других городов России помог оппозиции вырваться из «гетто» и на время перехватить инициативу, продемонстрировав кооперацию и способность к мобилизации масс против режима. В поддержку серии митингов под лозунгом «За честные выборы!» выступила и часть представителей «системной» оппозиции, ставшей главным бенефициаром протестного голосования, а также часть представителей истеблишмента, предпринимавшая попытки «навести мосты» между режимом и оппозицией.