Владимир Гельман - Авторитарная Россия: Бегство от свободы, или Почему у нас не приживается демократия

Однако эти шаги, направленные на то, чтобы добиться поэтапного мирного пересмотра «правил игры» в российской политике и вслед за этим постепенного демонтажа режима, не могли иметь успеха. Такого рода шаги на пути демократизации (как, например, «круглый стол» 1989 года в Польше или «пакт Монклоа» 1977 года в Испании), как правило, становятся следствием очень длительного, острого и масштабного противостояния различных сегментов элит и общественности. Они достигаются лишь тогда, когда издержки продолжения конфликтов становятся для участников слишком велики, а прежний опыт их разрешения по принципу «игры с нулевой суммой» (как в 1981 году в Польше или в 1936–1939 годах в Испании) рассматривается сторонами конфликта как заведомо неприемлемый304.

В России 2011–2012 годов такие условия попросту не успели сложиться, поэтому Кремль не имел стимулов для серьезных уступок. Предложенные им в ответ на протесты законопроекты, направленные на либерализацию правил регистрации политических партий и возвращение к всеобщим выборам глав исполнительной власти регионов, были вынужденной реакцией режима. Однако предусмотренные ими нормы — сохранение разрешительного порядка регистрации партий и «муниципальный фильтр», призванный блокировать участие нежелательных нелояльных Кремлю фигур в выборах глав регионов, по сути, служили лишь средствами довольно успешной адаптации российского электорального авторитаризма к изменившимся условиям.

В результате Кремлю удалось не допустить распространения протестных проявлений «вглубь» (за пределы столиц) и «вширь» (на различные социальные группы) и избежать присоединения к оппозиции не слишком лояльных «попутчиков» режима305. В свою очередь, оппозиция не успела создать устойчивую массовую базу, не говоря уже об организационной консолидации (для сравнения: в 1981 году польская «Солидарность» насчитывала свыше 9 миллионов участников). Поэтому в преддверии президентских выборов 4 марта 2012 года как организационная, так и стратегическая слабость оппозиции давали о себе знать. Противники режима опирались не на организации (каковых в России попросту не было), а на «слабые связи» сетевой мобилизации через интернет306.

Такие связи оказалось легко активизировать на эмоциональном подъеме, подобном наблюдавшемуся после думского голосования в декабре 2011 года, но полагаться только на них как на основной инструмент мобилизации было явно недостаточно. Слабость оппозиции проявилась в том, что по-настоящему крупномасштабные протестные акции так и не вышли за пределы Москвы и отчасти Санкт-Петербурга, и охватили лишь сегмент «продвинутых» избирателей. В полной мере эти слабости проявились уже после того, как волна протестов пошла на спад. Осенью 2012 года Навальный, обращаясь на митинге к сторонникам оппозиции, призвал их регулярно ходить на протестные акции «как на работу», однако социальные сети и интернет (в отсутствие сильных организаций) не создавали достаточных стимулов для массового поведения такого рода307.

Поэтому Кремлю удалось с помощью комбинации угроз и посулов мобилизовать сторонников статус-кво не только из числа периферийного электората, в полном объеме задействовать локальные «политические машины», ранее кое-где крутившиеся на «холостом ходу», и вполне эффективно использовать весь арсенал злоупотреблений в ходе голосования и при подсчете голосов. Режим смог отпраздновать свою убедительную победу: Путин получил 63,6% голосов избирателей и даже мог не слишком огорчаться тому, что протестное голосование за единственного зарегистрированного независимого кандидата, бизнесмена Михаила Прохорова, составило свыше 20% избирателей в Москве и свыше 15% в Санкт-Петербурге (при почти 8% по стране в целом). Это не создавало для режима риска потери власти.

«Системная» оппозиция и большинство ее сторонников по доброй воле или вынужденно смирились с возвращением Путина. Продолжая параллели с футболом, можно сказать, что в ходе протестной зимы 2011–2012 годов более сильная команда сама создала голевую ситуацию у своих ворот, но более слабая сторона все же не смогла забить гол. В итоге более сильная команда перешла в контратаку и с помощью агрессивной и грубой игры на удержание победного счета в ожидании истечения времени матча смогла добыть победу.

Не будет большим преувеличением утверждать, что в ходе массовых протестов 2011–2012 годов российская оппозиция во многом пала жертвой собственного успеха. События развивались столь стремительно, что у оппозиционеров попросту не было времени и ресурсов почти ни на какие иные действия. Вместе с тем логика противостояния режиму требовала от организационно и идейно разрозненных сегментов оппозиции координации своих шагов. Однако для того, чтобы быстро сорганизоваться, российским оппозиционерам не хватило ни времени, ни ресурсов, а взятый ими на вооружение механизм кооперации оказался неудачным.

Широко анонсированный Координационный совет оппозиции (КСО), сформированный на основе голосования свыше 80 тысяч россиян в октябре 2012 года, не дал значимого эффекта, поскольку у КСО не было реальной повестки дня. Изначально КСО должен был выступать в качестве организатора протестов и представительного органа оппозиции (уполномоченного выступать от ее имени, в том числе и в случае гипотетических переговоров с властями, о чем мечтали некоторые оппозиционеры, имея в виду российский аналог польского «круглого стола» образца 1989 года).

Однако первая из этих задач могла успешно решаться и без КСО, а вторая была явно преждевременной. В итоге члены совета тратили время на бесконечные дебаты, принимали множество резолюций, но едва ли могли сколько-нибудь заметно влиять на политические процессы в стране. Вскоре некоторые из членов КСО покинули его ряды из-за неэффективности этого органа, и через год он фактически прекратил свое существование. Этот опыт не был бесполезен для активистов, но скудные ресурсы оппозиции во многом оказались потрачены впустую.

Казалось, что после спада волны протестов 2011–2012 годов Кремлю удалось отвести угрозы усиления оппозиции. Успехи противников режима оказались не слишком весомыми — оппозиционные партии в лучшем случае могли претендовать на отдельные места в региональных легислатурах, принося властям не намного больше хлопот, чем партии «системной» оппозиции. Но эти ожидания изменили выборы мэра Москвы в сентябре 2013 года. Изначально позиции инкумбента Сергея Собянина казались почти непоколебимыми, и опросы предсказывали ему легкую победу, отводя главному потенциальному конкуренту, Навальному, не более 10% голосов308. Сокрушительная победа Собянина на выборах могла укрепить легитимность режима и продемонстрировать избирателям отсутствие реалистических альтернатив.