Владимир Гельман - Авторитарная Россия: Бегство от свободы, или Почему у нас не приживается демократия

новые нормы регулирования интернета, позволявшие чиновникам в одностороннем порядке блокировать доступ к сайтам и социальным сетям за реальные и/или выдуманные нарушения законодательства во внесудебном порядке (в частности, эта норма позволила в марте 2014 года заблокировать доступ к ряду сайтов, критиковавших аннексию Крыма Россией; продвинутые пользователи нашли способы обойти блокировки, но посещаемость сайтов резко упала)341; в этом ряду стоит отметить ограничение иностранного участия в российских СМИ и ужесточение регулирования рекламного рынка, введенное летом 2013 года;

поправки к Уголовному кодексу, восстанавливавшие уголовную ответственность за клевету в СМИ (декриминализация, проведенная в период президентства Медведева, оказалась кратковременной), что стимулировало редакторов и журналистов к самоцензуре;

изменения правил регулирования переводов денежных средств под предлогом борьбы с терроризмом, ограничивавшие размер и количество анонимных пожертвований, размер пожертвований со стороны физических лиц;

ужесточение санкций за нарушения правил проведения митингов и иных публичных мероприятий;

расширение норм по борьбе с «экстремизмом», усиливавшее санкции за их нарушение, увеличивавшее полномочия правоохранительных органов в данной сфере, и вводившее ответственность за «призывы к сепаратизму» и «оскорбление религиозных чувств» на фоне преднамеренной размытости состава правонарушений и использования «культурных войн» как средства сплочения различных групп общества вокруг режима342.

Подобная комбинация ужесточения регулирования и селективного правоприменения способствовала систематической и последовательной «политике страха», мишенями которой становились все новые группы и индивиды. Если раньше в качестве противников режима рассматривались журналисты, блогеры и гражданские активисты — реальные и/или потенциальные оппозиционеры, то дальнейшее расширение мишеней репрессий захватывало и вполне лояльные властям организации. В целом, Кремль не только не препятствовал, но и отчасти способствовал отъезду за рубеж своих оппонентов, не без оснований полагая, что за границей они едва ли будут способны нанести большой вред режиму.

Несмотря на значительные усилия Кремля, к началу 2014 года «политика страха» принесла лишь частичные эффекты — она подавляла симптомы кризисных явлений, проявившихся в ходе протестов 2011–2012 годов, но не могла преодолеть их причины. В связи с этим резко усилились атаки на противников режима, шельмуемых в качестве «пятой колонны» Запада, призванной готовить свержение российского режима. Трудно сказать, в какой мере Кремль искренне рассматривал смены режимов в Украине и других странах как результат подрывных действий Запада и его наймитов. Но этот аргумент на фоне пропагандистской кампании властей (ее масштаб и интенсивность напоминали кампании сталинских времен) позволял им, почти не встречая значимого сопротивления, легитимировать ужесточение репрессивной политики.

Усилия Кремля сопровождались дальнейшим «закручиванием гаек» в плане ужесточения регулирования и более систематического применения репрессивных норм. Расширение масштаба санкций наиболее наглядно было продемонстрировано по отношению к НКО. Принятая в 2014 году вторая порция законодательных поправок позволяла органам юстиции самостоятельно, без решений суда присваивать НКО статус «иностранного агента». Вскоре численность таких НКО резко возросла, некоторые из них оказались вынуждены свернуть свою деятельность в качестве юридических лиц (наибольший резонанс получило признание «иностранным агентом» фонда Дмитрия Зимина «Династия», спонсора научной и просветительской деятельности).

В 2015 году был принят новый закон о «нежелательных» иностранных некоммерческих организациях, вводивший уголовное преследование за сотрудничество с ними российских физических и юридических лиц (ведение реестра таковых организаций было возложено на чиновников)343. Продолжением этих мер репрессивной политики стали многочисленные поддержанные Кремлем инициативы со стороны депутатов, чиновников и лояльных режиму активистов, направленные на еще более жесткое «закручивание» гаек, которые иной раз заходили дальше и действовали грубее, чем в этом нуждались власти. Неудивительно, что по мере нарастания политической напряженности в 2019–2020 годах власти ввели новые рестриктивные меры. Теперь они коснулись уже не только НКО, но и отдельных граждан и СМИ.

Другим направлением репрессивной политики Кремля стало более жесткое и систематическое персональное давление на оппозиционных лидеров и активистов, и на заметные публичные фигуры. Навальный неоднократно подвергался арестам и, будучи приговорен к условному сроку по сфабрикованному уголовному делу, не мог принимать участие в выборах. Его брат был приговорен по другому (тоже сфабрикованному) уголовному делу к 3,5 годам лишения свободы, фактически оказавшись заложником в руках властей. Ближайший соратник Навального и главный организатор его фандрайзинговой кампании Владимир Ашурков был обвинен в финансовых злоупотреблениях и был вынужден покинуть страну.

В отношении противников режима применялись не только дискредитация через СМИ и репрессии со стороны правоохранительных органов. В качестве инструментов подавления оппозиции использовалось и прямое политическое насилие — оппозиционные фигуры могли подвергнуться избиениям со стороны неустановленных лиц. Так произошло с псковским региональным депутатом от «Яблока» Львом Шлосбергом, который предал публичной огласке сведения о потерях российских войск в ходе боевых действий на Юго-Востоке Украины (позднее эти данные были официально засекречены президентским указом). Координатор движения «Открытая Россия» Владимир Кара-Мурза–младший, принимавший активное участие в ряде направленных против Кремля кампаний, включая лоббирование за рубежом санкций в отношении связанных с Кремлем лиц, дважды подвергся отравлениям и с большим трудом смог восстановить здоровье. Позднее, в 2020 году, отравлению со схожими симптомами подвергся и Алексей Навальный.

В свете этих тенденций убийство Немцова (независимо от того, кто выступал исполнителями и заказчиками этого преступления) выглядело как доведение «политики страха» до своего логического завершения. Однако на фоне усугубления дефицита ресурсов для кооптации Кремль вынужден все чаще браться за «кнут» даже вопреки своей воле, не имея возможностей для масштабной раздачи «пряников»344. Поэтому репрессивная политика в России усиливалась, охватывая все новые «мишени» и сферы деятельности.