Владимир Гельман - Авторитарная Россия: Бегство от свободы, или Почему у нас не приживается демократия

Путин получал право снова баллотироваться на пост президента еще на два шестилетних срока, оставаясь у власти вплоть до 2036 года. Неудивительно, что поправка была с энтузиазмом принята, после чего все поправки в Конституцию были вынесены на общероссийское голосование. Голосование по этим поправкам было для Кремля наиболее значимой целью, тогда как коронавирус изначально воспринимался лишь как досадная помеха для ее достижения. Если бы не пандемия, эта цель, скорее всего, была бы достигнута без особых проблем. И лишь масштабное распространение COVID-19 вынудило Кремль отложить первоначальные планы голосования. В итоге пандемия не помешала Кремлю изменить Конституцию. Скорее поправки в Конституцию помешали ему адекватно отреагировать на распространение заболевания.

Могло ли российское государство лучше справиться с пандемией, не доводя ситуацию до многочисленных избыточных смертей? Изначально у России было немало преимуществ, которые позволяли рассчитывать на более благоприятное развитие событий. К ним относятся относительно низкая плотность населения, большие расстояния внутри страны, ее сравнительно низкая транспортная связанность и изолированность от внешнего мира (за исключением мегаполисов и приграничных регионов), относительно развитая по мировым меркам медицинская инфраструктура, собственное производство лекарств и средств индивидуальной защиты, довольно высокая толерантность россиян к ограничительным мерам, масштабный аппарат силовых ведомств. Но чтобы успешно справляться с кризисами, государства должны удовлетворять еще двум критериям — необходимо обладать высоким уровням государственной состоятельности (state capacity) и легитимности.

Российское государство к 2020 году испытывало серьезные проблемы и с состоятельностью, и с легитимностью. Если силовой потенциал состоятельности российского государства высок, то его инфраструктурный потенциал (предполагающий обеспечение государством общественных благ) весьма низок, а легитимность (понимаемая здесь как убежденность граждан в том, что существующий политический порядок предпочтительнее, чем любые альтернативы ему)352, находилась под большим вопросом. Важный вклад в реакцию России на пандемию внесли и факторы, связанные с приоритетами и стимулами акторов на всех уровнях управления страной.

Сохранение жизней и здоровья россиян не относится к главным государственным приоритетам — как суммировал этот подход доктор Александр Мясников, отвечавший за государственный информационный менеджмент в ходе пандемии: «Кому положено умереть — помрут»353. Эта логика опиралась не только на глубоко укорененное в России пренебрежение к жертвам («умер Максим, ну и … с ним»), но и на стратегические расчеты властей. Потери жизней и здоровья граждан (тем более входящих в «группы риска») сами по себе не создают для авторитарного режима вызовов с точки зрения сохранения власти и доступа к источникам ренты. Они служат источником рисков лишь постольку, поскольку могут стимулировать массовое недовольство властями. Угрозой для Кремля была не сама пандемия, а спровоцированные ею политические риски.

Важнейшие стимулы к поведению акторов в ходе пандемии задавала «информационная автократия» с ее опорой на ложь. В этих условиях распространение любой нежелательной для властей информации не без оснований рассматривалось как источник угроз подрыва легитимности режима. Поэтому введение уголовной ответственности за распространение fake news354, запугивание персонала и борьба с утечками сведений служили важнейшими инструментами российских властей для обеспечения контроля за ситуацией. Им было важно любой ценой не допустить снижения поддержки политического статус-кво, тем более в преддверии предстоящего голосования по поправкам в Конституцию.

Политические цели Кремля доминировали над соображениями проведения в жизнь эффективного курса по борьбе с пандемией, и потенциальные риски протестной мобилизации и/или резкого снижения массовой поддержки воспринимались как более значимые, чем прямые (рост заболеваемости и смертности) и косвенные (экономические потери) последствия пандемии. Эти стимулы и механизмы способствовали систематическому и преднамеренному искажению информации со стороны глав регионов и муниципалитетов, руководителей больниц355 и в целом тиражированию заведомо недостоверных сведений в пропагандистских целях.

Когда недостоверность официальной статистики была разоблачена специалистами и предана огласке, в том числе и в зарубежных СМИ356, этот факт вызвал бурное негодование российских властей, вынужденных позднее задним числом корректировать сведения. Стремление властей пресечь распространение нежелательной информации не является чем-то новым: в позднем СССР, который во многом служит нормативным идеалом для нынешних российских руководителей, сведения об эпидемиях и авариях, как правило, официально замалчивались вплоть до катастрофы на Чернобыльской АЭС.

Насколько велики были политические риски для Кремля в ходе пандемии? Ответ на этот вопрос мы вряд ли узнаем, однако, скорее всего, они не были столь уж велики. Спад популярности Путина в ходе первой волны пандемии, судя по данным массовых опросов, имел краткосрочный характер, и уж точно не был критическим для режима357. Если же говорить об опасностях массовых протестов, то, помимо отдельных проявлений, вызванных локальными причинами (как в Северной Осетии в апреле 2020 года), сколь-нибудь серьезных публичных выступлений в ходе пандемии в России не отмечалось, и не только из-за угроз репрессий со стороны властей. В авторитарном контексте кризисы и сопутствующий им спад реальных доходов способствует скорее снижению протестных настроений358: они острее проявляются не в периоды наиболее тяжелых кризисов, а тогда, когда намечается некоторое их ослабление на фоне более позитивных ожиданий будущего359.

Влияние оппозиции в это время на политические процессы в стране оставалось относительно скромным. Хотя в ходе избирательной кампании субнациональных выборов 2019 года в Москве и других регионах Навальному удалось успешно опробовать стратегию «умного голосования», которая повысила представительство «системной» оппозиции в региональных легислатурах и в ряде муниципальных советов360, ресурсов всех оппозиционеров, даже вместе взятых, было заведомо недостаточно, чтобы противостоять планам Кремля. Ни организованное голосование против поправок, ни тем более организованное неучастие в голосовании не могли повлиять на итоги плебисцита: дать полномасштабное сражение превосходящему ее возможности противнику оппозиция была не в состоянии. Она особо к этому и не стремилась, пытаясь минимизировать риски в преддверии будущих избирательных кампаний361.