Борис Капустин - Рассуждения о «конце революции»

Время от времени эта тенденция «прощания с революцией» достигала крещендо, сопоставимого с тем, свидетелями которого мы являемся сейчас. На рубеже XIX и XX веков Эдуард Бернштейн с удовольствием цитирует новоиспеченный афоризм, почерпнутый из английской газеты: революция «перестала быть чем-то большим, чем аффектированной фразой» [40] Bernstein, Eduard, Evolutionary Socialism: A Criticism and Afr if mation , Tr. Edith C. Harvey. NY: Schocken Books, 1970, p. 218. . Такое можно было сказать в той удивительной атмосфере прогрессистского оптимизма, которая обволокла многие страны Запада в то время и которую удачно схватил Збигнев Бжезинский в своем обзоре публикаций ведущих западных газет, приуроченных к 1 января 1900 года, к наступлению последнего века второго тысячелетия. Эти публикации были полны «почти дурманящим восхвалением» процветания, успехов науки, воцарения социального мира, установления международного порядка и т. д. Они демонстрировали твердую веру в то, что будущее, лежащее впереди, по крайней мере, «цивилизованной» части человечества, является «эрой разума, а не страстей», в которой попросту нет места ужасам войн и революций [41] См.: Brzezinski, Zbigniew. The Grand Failure: The Birth and Death of Communism in the Twentieth Century . NY: Charles Scribner’s Sons, 1989, р. 3–6. . Как мы знаем, четырнадцать лет спустя разразилась Первая мировая война, которая похоронила под своим пеплом это общество, переполняемое оптимизмом.

Нынешнее «прощание с революцией» отличается от предыдущих «прощаний» в двух существенных отношениях. Во-первых, оно никак не связано с ожиданием «светлого будущего», не говоря уже о наступлении «эры разума». Отвержение революции, отрицание ее возможности в будущем могут прекрасно уживаться с ожиданием дальнейшей деградации общественной жизни (скажем, вызванной продолжающимся глобальным господством неолиберального капитализма) и даже возможных системных кризисов существующих политических режимов, коллапсов наций и государств (не делая исключений в этом плане и для ведущих западных стран). И тем не менее даже такой упадок и даже такие кризисы, как предполагается, не выльются в революции [42] См., к примеру: Манн, Майкл. Источники социальной власти . Т. 4. Глобализации, 1945–2011 годы . Москва: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2018, с. 590, 609–610; Dunn, John. «Modern Revolutions and Beyond. An Interview with John Dunn», Contention , 2017, Vol. 5, No. 2, р. 124–125, 129. .

Во-вторых, сейчас левые, если этот термин еще сохраняет какой-то смысл в настоящих условиях, более радикально, философски обстоятельно и политически бескомпромиссно отрицают революцию, чем их правые оппоненты, точнее, чем те правые теоретики, которые перестали быть оппонентами левых по вопросу о революции. В самом деле, что мы слышим от правых? В весьма репрезентативном в этом плане тексте Роберта Снайдера речь идет (всего лишь) о том, что «революции маловероятны в будущем», что «мы должны быть рады [тому, чтобы]… увидеть революцию уходящей в историю» [43] Snyder, Robert S. «T h e End of Revolution?» Review of Politics , 1999, Vol. 61, No. 1, р. 21, 28. . Что-то подобное мог бы написать любой умеренный консерватор – и мыслители такого толка, действительно, писали нечто подобное— уже в первой половине XIX века. Зато прежние левые не могли написать то, что ныне пишет такой влиятельный леворадикальный теоретик, как Венди Браун: «Революция, исторически устаревшая, истощенная как стремление, сломанная как политическая онтология, дискредитированная современной политической эпистемологией, несомненно, кончена» [44] Brown, Wendy. Edgework: Critical Essays on Knowledge and Politics . Princeton, NJ: Princeton University Press, 2005, р. 112. Это можно сравнить с критикой революции такого признанного корифея современной левой мысли, как Ален Бадью. См.: Badiou, Alain. Logics of Worlds . New York: Continuum, 2009, р. 518; Badiou, Alan and Jean-Claude Milner. Controversies: Dialogue on the Politics and Philosophy of Our Times . Cambridge: Polity, 2014, р. 112. .

Похоже, что в нынешних условиях главной заботой левых, во всяком случае, значительной их части, стала не «подготовка революции», а разрывание каких-либо – политических или хотя бы чисто теоретических – связей между революцией и тем, чем они считают достойным заниматься, тем, что они обычно называют «сопротивлением» [45] См.: Caygill, Howard. On Resistance: A Philosophy of Defa i nce . London: Bloomsbury, 2013, p. 52, 124–125. У Юлии Кристевой по сути то же самое получает выражение противопоставления «революции» «бунту» в качестве феномена «жизни сознания», заключающегося в сохранении верности «внутренней логике» и постоянном «ретроспективном вопрошании» действительности – в отличие от революционного «отвержения старого», которое всегда чревато новым догматизмом. См.: Kristeva, Julia. «New Forms of Revolt», Journal of French and Francophone Philosophy , 2014, Vol. 22, No. 2, p. 3, 5. . Даже те из левых, кто решается оппонировать «тезису о конце революции» и кто продолжает считать революцию возможной (и даже желательной) в современном мире, тут же уточняют, что речь не идет о революции как о восстании и захвате власти. Возможная революция – это нечто из (несколько радикализированного) репертуара новых социальных движений, это о «выражении автономии сетей производительных сингулярностей», это об «исходе» (exodus) от власти, а не об овладении властью, трансформации и перераспределении ее [46] См.: Foran, John, David Lane and Andreja Zivkovic. «Revolution in the Making of the Modern World», in John Foran, David Lane, Andreja Zivkovic (eds.). Revolutions in the Making of the Modern World: Social Identities, Globalization, and Modernity . London: Routledge, 2008, p. 1. «Классической» презентацией противопоставления революции и «взятия власти» является книга Джона Холлоуэя: Holloway, John. Change the World Without Taking Power . London: Pluto Press, 2002. Тема «исход как парадигма революционной политики» была философски наиболее фундаментально разработана Майклом Уолцером. См.: Walzer, Michael. Exodus and Revolution . New York: Basic Books, 1985. Итальянские «автономисты» и их многочисленные сторонники, думается, своим путем пришли к отождествлению «исхода» с революцией (или с одним из ее ключевых моментов), понимая «исход» как избегание отношений с капиталом, «опустошение власти неприятеля» и создание независимых пространств для «новых форм жизни». См.: Хардт, Майкл и Антонио Негри. Множество: война и демократия в эпоху империи . Москва: Культурная революция, 2006, с. 93–94, 420; Hardt, Michael and Antonio Negri. Commonwealth . Cambridge, MA: Te h Belknap Press, 2009, p. 153; Hardt, Michael and Antonio Negri. Assembly . Oxford: Oxford University Press, 2017, p. 274, 288–290 и др. Критика аполитичности такого подхода к революции также широко представлена в печати. См.: Каллиникос, Алекс. Антикапиталистический манифест . Москва: Праксис, 2005, с. 104–105; Balakrishnan, Gopal. «Virgilian Visions», New Lef t Review , II/5, September-October 2000, p. 146 и далее; Dean, Jodi. «T h e Actuality of Revolution», in Leo Panitch, Gregory Albo (eds.). Socialist Register 2017 . London: Merlin Press, 2016, p. 60 и далее. . Если понимать политику, скажем, в духе Макса Вебера как некую деятельность, определяемую отношением к власти, обусловленную наличием неразрешимых на основе «рационального консенсуса» конфликтов и разворачивающуюся в публичном пространстве, то такая трактовка революции предстанет фундаментально аполитичной [47] Этим я не хочу сказать, что среди современных левых нет других версий концепции революции и других способов обоснования ее возможности в будущем. Они есть и варьируются в широком диапазоне от неотроцкизма до обновленных концепций «зависимости» «третьего мира» и до «левокультурологических» теорий революции, нередко сильно упирающих на роль и значение исторической памяти. .