Константин Хайт - Коммунизм перед шаббатом. Краткий путеводитель по новой нормальности

Я понимал все насчет вооруженные против безоружных, сытые против голодных, организованные против разрозненных, не понимающих, обезумевших от страха. Но… Страх не длится вечно, оружие и организация дело наживное, особенно когда тебя убивают не день и не неделю, когда процесс длится годами. Нет-нет, не в этом дело.

Вы пробовали заставить человека сделать то, что ему не хочется? А десять человек? Вы пробовали заставить тридцать одиннадцатиклассников высидеть спокойно один урок? Вам доводилось убеждать работяг не вытирать оптические стекла о край халата? Десятки человек, которые просто не желают вас слушать. У них есть тысяча способов: от активного сопротивления до тихого саботажа. Вы можете бить их смертным боем, можете расстреливать по сто раз на дню, все равно через неделю вам нестерпимо захочется повеситься. А здесь миллионы.

Я хорошо представляю себе эти колонны, бесконечные вереницы идущих пешком людей. Несколько надзирателей с оружием на тысячи конвоируемых. Что они могут сделать со своей винтовочкой? Пара дюжих парней скрутит их в бараний рог, после чего – беги на все четыре стороны, путь свободен. Но не бежали, шли куда сказано. И селились, где сказано, и работали на совесть, и выдавали тех, кто напрягался чуть меньше прочих. Сами выдавали, добровольно, без битья и окриков. Нет-нет, не в оружии дело и не в сытости, дело в людях.

Может это были какие-то специальные люди, как-то по-особенному забитые и затравленные? Да нет же. Те же самые, что насмерть стояли в Сталинграде, что волна за волной умирали на Невском пятачке, не успев даже ступить ногой на проклятый левый берег, и те, что всего через несколько лет отбивали у арабов свои кибуцы и до сих пор известны, как лучшая и наиболее боеспособная армия мира. Что случилось тогда с ними? Что случилось с немецкой нацией, давшей миру больше всего блестящих философов, писателей, ученых и инженеров, и внезапно превратившихся в садистов-фанатиков. Много вы видели в жизни садистов-фанатиков? Нет, не отребья человеческого рода поддерживали огонь в крематориях Аушвица и Майданека, и не какие-то особенные, выдающиеся сволочи служили в конвойных войсках НКВД. Обычные. И точно так же, как служили они своим начальникам в ревущем 1942, служили они потом в 1952 и в 1962 и, кто дожил, в 1972, ничем от прочих смертных не отличаясь. И внуков нянчили, и любили кошек, и сострадали, и сочувствовали.

Никогда не забуду рассказ одной ныне покойной родственницы о том, как жилось в оккупированном немцами Витебске. Вот, говорит, пришли фашисты и согнали всех евреев в лагерь на другом берегу речки. Плохо им там было, в лагере, голодно. Одноклассница – за одной партой сидели – плавала хорошо, как-то однажды речку переплыла и к нам пришла. Ну, мы ее, разумеется, подкормили, обсушили, и обратно немцам отдали – а как же иначе? Так и сказала: «как же иначе», простая советская бабушка, ветеран войны, потерявшая отца, до смерти избитого немцами в тщетной попытке доказать несуществующую его связь с партизанами. Как иначе?

И вот, сидя с маленьким Лешей на дерматиновом стульчике в ожидании очередной медицинской экзекуции, я вдруг понял: никак иначе. Людям не надо хорошего будущего, им не надо будущего, где будет много еды, света, любви и знания, им даже не надо будущего, где их не будут бить сапогами, расстреливать и морить в газенвагенах. Они нуждаются в предсказуемом будущем, такова их естественная физиологическая потребность. И бороться с этой потребностью – все равно, что с ленью, похотью, или, скажем, диареей – долго не получится. Более того, именно благодаря этому своему пакостному свойству человек, как таракан, научился выживать везде – в тундре, в горных ущельях, на выжженных солнцем островах посреди соленого моря, в окопе, в зиндане, в каменных джунглях и в джунглях обыкновенных. Не особой духовной силой, как нам всем хотелось бы думать, а приспособленчеством, готовностью мириться с чем угодно, ради гарантированного куска хлеба, крыши и цели.

А еще эта потребность порождает такую странную и сложную штуку, как общество. Ибо только оно может что-то нам, бедным неудачникам, гарантировать. Мы уповаем на него, когда голодно, страшно, когда больны, устали, потеряли цель, когда нуждаемся сами, или может удовлетворить чью-то нужду. Общество – наш инструмент обеспечения прогнозируемого будущего, банк, церковь, страховая компания и компания просто. И в обмен на его общественные гарантии мы, личности, жертвуем частью своей свободы. Наивно предполагая, что добровольно.

Сетовать на общество – это все равно, что негодовать на погоду. Или гравитацию. Равно как и сопротивляться, хотя иногда, право слово, очень хочется. Ведь что есть общество, социум, коллектив? Набор соглашений, правил, условий и ограничений, которые мы, люди, сами на себя накладываем. Если эти соглашения по какой-то причине однажды вдруг перестают действовать – общество аннигилирует, исчезает, даже не обрушивается. Так разрушился французский «старый порядок», так сгинуло российское общество в 1917, так уже на нашей памяти белым дымком растаяло в небе общество социалистическое. Едва только людям, его образовывавшим, стало наплевать на Ленина, Сталина и руководящую роль КПСС, как оно растворилось в небытии безо всяких практически войн и революций. Бац – и нету. Поскольку общество – не какая-то реальная физическая сущность, не столб, не памятник и не книжка в твердой обложке, а набор выдумок: мифов, законов, укладов и предписаний, включая такие небанальные, как религия, мораль и этикет.

И именно поэтому оно несокрушимо. Ничего, кроме эфемерных, искусственно придуманных социальных норм не заставляет нас надевать штаны, платить за еду вместо того, чтобы брать ее даром, и избегать решения пустяковых проблем простым первобытным человекоубийством. Дурацкие ограничения, плюнь на них и живи свободно. Однако же история не знает случаев массовых бунтов против сложившихся общественных норм, какими бы идиотскими и обременительными они не казались. Не может человек бунтовать против самого себя.

Тут вы, конечно, сделали стойку: а как же мятежи, восстания, революции и гражданские войны. Наберитесь терпения, до них мы еще доберемся. Разберем по досточкам и убедимся, что все они – либо перевороты в целях смены государственной власти, общество вообще никаким боком не затрагивающие, либо катаклизмы, вызванные выгоранием исчерпавших себя социальных систем. Сломать же, или изменить общество, твердо стоящее на ногах, не удавалось покамест еще никому. Потому, что силища.

Когда вам говорят о массовом героизме, о бойцах, шедших в бой за Родину, за дом, семью, или там березки и кукурузные поля на краю обрыва – смело стряхивайте все это с ушей прямо в суп агитатору. Нормальный человек не пойдет умирать за березки и Родину, даже за семью не всякий – инстинкт самосохранения никто не отменял. Большинство, подавляющее большинство людей сидит в окопе исключительно потому, что так положено: все сидят, и я сижу. И в атаку идут, потому что все. И в добровольцы записываются. Таковы писанные, а местами и неписанные нормы общества: сидишь в траншее – есть у тебя прогнозируемое будущее, дезертировал – нету. И, даже, если в этой траншее накроет тебя снаряд, что вполне вероятно, и будущее твое – это будущее покойника, оно все равно гарантировано лучше, чем будущее пробирающегося по лесам беглеца-изгоя.