Константин Хайт - Коммунизм перед шаббатом. Краткий путеводитель по новой нормальности

© Константин Хайт, 2022

ISBN 978-5-0055-6399-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Когда-то давно, когда я любил гулять по ночному Питеру и выпутываться из всяких переделок, мне приходилось встречать стаи собак. Обычных бесхозных беспородных собак, которые циркулируют вокруг российских городов и поселков, пожирая все, что движется, от разжиревших неповоротливых голубей до уснувшего под забором алкаша. Россия вам не Америка, там оленя на заднем дворе не встретишь, и за бобрами нужно месить грязь за сто первым километром – ближе всю фауну извели, и в основном не мальчишки с рогатками, где-то они теперь, и не мужики с берданками, а вот эти неприметные обитатели пустырей и свалок. Давеча мы виделись с ними едва не посреди Находки, а двадцать лет назад они шуровали прямо посреди стольного города Питера, и ни Бог, ни черт были им не братья.

Когда встречаешь собачью стаю, главное не паниковать, не бежать и ни в коем случае не поворачиваться к ней спиной. Одичавшая псина, что твой волк, только хитрее, для нее все живое делится на две категории: добыча и опасность. Добыча убегает, опасность надвигается. Повернулся спиной – жертва, побежал – еда. Челюсти даже у небольшой псинки, что у крокодила – животные с манерами хомячка в мире свалок и живодерен не выживают. Смогут загрызть – загрызут.

Если стая небольшая, голов пять-шесть, я поворачивался к ней лицом и продолжал идти куда шел. Боком ли, спиной ли, неважно. Навык этот сохранился и поныне, я могу отмахать пару километров спиной вперед практически не сбавляя шагу. Псины удивленно лают, но нападать опасаются: человек – животное крупное, один на один любую практически собаку быстро превращает в фаршированную шкуру. А дикий зверь не дурак, для него любая травма – потенциальная гибель, поди прокормись с переломанной лапой или вывихнутой челюстью. Даже самый голодный на рожон не полезет.

Если собак много, то уже не до смеха, тут даже хороший крепкий забор за спиной не особо поможет, псы – товарищи терпеливые, могут и подождать, они всю жизнь ждут. Не сидеть же всю жизнь у забора.

Посему тактика другая: ищем среди собак вожака, его всегда видно, он самый наглый и лает первым. Находим и бежим на него со всех ног, гоним тварь сколько хватит духу. Ударить он себя не даст, четыре ноги проворнее двух, но и в атаку не бросится – теперь он жертва, вы – опасность. Будет метаться с возмущенным лаем и огрызаться через плечо, а прочие недоуменно сновать за ним и подтявкивать. Но пока вы наступаете, а поганец удирает, ни один из подведомственных ему шакалов на вас не бросится, как бы громко они ни заливались и зубы не скалили. Вот и гоните поганую тварь до каких-нибудь населенных мест: оживленной улицы, трамвайной остановки, до склада, где идет ночная погрузка… А там уж они сами отвяжутся: поскулят, повоют и пойдут своей дорогой – в мусорных бачках ковыряться. Работает – стопроцентно.

Реже, чем с собаками, приходилось мне встречаться с гопниками. И, должен сказать, сценарии этих встреч ничем особенно от собачьих не отличались. Те же наглые улыбки на лицах, искательные взгляды исподлобья, изучающие, что тут проще – поживиться, или огрести. И тактика тут та же самая: игнорировать, не теряя бдительности, спину не подставлять, на конфликт не нарываться. Но, если уж деваться некуда – лупить самого сильного что есть мочи, лупить сразу, больно, не задумываясь о том, что он там себе повредит и какие могут быть последствия.

Дело до этого доходило редко, всего пару раз, но видели бы вы те лица. Лицо человека, наметившего себе легкую поживу, и вдруг осознавшего, что может прямо сейчас, сию минуту лишиться какого-нибудь важного органа, или прилечь под капельницу в ближайшей травматологии. Что характерно – пока главарь дерется, ни один подручный на помощь ему даже не сунется и, если он с матами отойдет, держась за глаз (не побежит, разумеется, и не упадет, если только вы не боксер с поставленным ударом и весом в центнер), то вся свора сочувственно потрусит за ним. Каждый любит поглумиться над слабым, но никому, вообще никому, не нужны лишние неприятности.

Собственно, что с людьми, что с собаками, до драки доходит редко. Потому, что за века эволюции любая здравомыслящая тварь научилась определять, жертва перед ней, или опасность. И, если вы выглядите, как овца, вас непременно загрызут, или как минимум покусают, а если как гризли – дадут дорогу и не станут спрашивать закурить (в моем детстве чуть ни каждая драка начиналась именно с этой просьбы). И правило это, надо сказать, универсальное, работает и в жизни, и в политике, и в бизнесе. Случилось мне, кстати, давеча дать слабину, что вы думаете – загрызли.

Так вот и получается, что все, что с нами происходит, в наибольшей степени есть отражение инстинктов, доставшихся нам с первобытных времен. И немножко – реакция на эти инстинкты, позволяющая не убивать друг друга, по крайней мере не делать это слишком часто и без всякой пользы, называемая воспитанием, культурой и цивилизацией.

У моих детей очень высокий болевой порог. Твари они бесчувственные. Тем не менее, каждый поход к врачу всегда выливался в драму, слезы и крик. Естественно, никакие «да он только посмотрит», «комарик кусит – и все», и прочие родительские хитрости ничерта не действовали: дети – не идиоты, вранье распознают на ура. В конце концов папа устал от слез и воплей, нервы не железные, и стал говорить коротко: да, будет больно, сиди-терпи. Отпрыски, привыкшие было к отеческому сюсюканию, побледнели и замолчали.

А дальше случилось чудо. Если доктор в самом деле творил какую-нибудь болезненную и неприятную операцию, на выходе из кабинета ребенок недоуменно спрашивал: и это всё? Если же никаких уколов, вскрытий и лоботомии не требовалось, папа, понятное дело, оказывался лгуном, зато эта ложь вызывала настоящее неподдельное счастье. И, самое главное, весь этот предмедицинский цирк с цыганами и медведями моментально сошел на нет: надо к врачу, значит надо. Потому, что человек не нуждается в хорошем будущем, сытом будущем, безболезненном будущем. Ему нужно предсказуемое будущее, и единственное, что его по-настоящему пугает – неизвестность.

Я сравнительно поздно узнал про Холокост, гораздо позже, чем, скажем, про ГУЛАГ. Но в обоих случаях узнавание влекло за собой вопрос, не оставляющий меня всю жизнь: ну как так? Как? Как тысячи, десятки, сотни тысяч людей добровольно переселялись в гетто, в лагеря, садились в грузовики, в товарные вагоны, колоннами шли в газовые камеры и отдавали туда своих детей?