Константин Хайт - Коммунизм перед шаббатом. Краткий путеводитель по новой нормальности

Так, или иначе, два века безостановочной инъекции материальных ресурсов привели к тому, что от общества, где все блага нужно было получать высочайшей милостью, остались одни воспоминания. Причем настолько тусклые, что сын пивовара Кромвель на английском престоле уже никому не казался дикостью. Главное, чтобы пивовар был богатый.

А потом нераспределенное благо кончилось. Не то, чтобы его кто-то сожрал, сами по себе ценности никуда не делись, разве что обесценились из-за инфляции, но главное – они распределились . Разошлись по рукам, из которых выцепить их обратно стало дороже, чем не выцеплять. И капитализм кончился, начался «просвещенный» век поздних Людовиков и Екатерины II.

Тут снова нельзя не вспомнить бедного путаника Энгельса с его прямой как палка моделью развития: от первобытных племен к коммунизму. Понять старика несложно – так хочется увидеть прогресс общественных отношений, почувствовать себя более умным и продвинутым, нежели всякие там древние, стоящим ближе к совершенству, к триумфу всеобщей гармонии и порядка. Однако же теория поступательного развития ренессанс Средневековья не объясняет, причем настолько, что последователи старины Фридриха вынуждены непрерывно мухлевать, перенося границу Нового времени то к Английской революции, то к Французской в попытке объяснить, как же после полутора веков либерализации в Европе снова укоренился махровый абсолютизм. А вот так – добро закончилось. В смысле блага перераспределили.

Кстати, феодализм средневековый от феодализма нового еще как отличается. И уж тем паче отличается он от феодализма новейшего. Чем? Обществом, разумеется. Точнее, его ролью.

Ладно, хватит пока про покойников. Интервью у них один шут не возьмешь, так, что можно теперь вертеть с боку на бок, кому как удобнее. Хотя сама возможность предсказывать развитие исторического процесса на основе некоторых понятных метрик – мотивирует. Иначе чего ради мы вообще эту историю изучаем?

Поглядим в ближайшее прошлое, то, которое уже на нашей памяти. Вот, помнится, стоял себе Советский Союз. Великий, могучий, нерушимый. Стоял-стоял и скурвился. Не разлетелся с треском, как, скажем, Югославия, а сдулся, что твой воздушный шарик. Никто толком даже ахнуть не успел.

Почему сдулся? Выгорел. Общество перестало верить в свое прогнозируемое будущее, а без такой веры оно никому не общество. Бац – и аннигилировало. Я хорошо помню это время, когда партийный билет внезапно стал обузой, говорить о грядущей победе коммунизма без смеха не могли даже самые стойкие, советскую власть поминали не иначе, как матом, снимали фильмы про «поганое гэбье» и раз в кои веки не боялись ментов. Послевоенный советский социум и без того был малость гниловат, а тут просто рассыпался в прах и десять лет собирался заново, благо обрушившееся параллельно государство снизило плотность межличностных коммуникаций до невиданно низких величин.

Рядом с обществом с хрустом накрылось и государство. Опирайся оно на какие-то иные ценности, могло бы и устоять, но советское государство целиком и без остатка опиралось, то есть занималось дележом, благ советского же общества. И потому неумолимо последовало за оным. Можно изливать фонтаны желчи на головы Ельцина и Горбачева, проклинать Чубайса и Гайдара, подставлять в уравнение другие фамилии – бесполезно. Хоть Ленина с Дзержинским подставляй, хоть Сталина с Кагановичем – было бы то же самое, с точностью до деталей. Невозможно удержать от аннигиляции общество, которое не способно обеспечить своим членам гарантированное будущее, и невозможно сохранить государство, лишившееся ценностей, которые можно распределять. Примеров такого эпического коллапса в истории немного, однако, они есть – в момент прихода Одоакра римский социум находился примерно в том же состоянии и последствия для него оказались сходными. Впрочем, я обещал обойтись в этой главе без покойников.

Самое характерное случилось, однако, после.

Сдувшись к чертям собачьим, общество оставило после себя определенное количество блага. Естественно нераспределенного. И потому поверх него моментально возникло – из ниоткуда возникло, из пены морской, из руин, из недр плебса, из урков и докторов физмат наук – самое настоящее капиталистическое государство со всеми его необходимыми атрибутами.

Вождей, государственную власть тех времен, за исключением немногих уцелевших и нескольких мифологизированных фигур, мы уже не помним. Ну кого сейчас волнуют Юрий Болдырев, Гавриил Попов, Марина Салье, депутат – не вспомню имени – Оболенский. Властители дум, собиравшие многотысячные толпы. Лица во власти не имеют никакого значения – этих вымыло, пришли новые. Прохоровы, Потанины, Ходорковские, Алишеры Усмановы. Пока оставалось нераспределенное благо, пока этого блага было сравнительно много, а руки, удерживающие его, были сравнительно слабы – продолжалась дикая капиталистическая дележка. В которой не было ни герцогов, ни графов, а были успешные и неуспешные предприниматели разной степени оголтелости.

Советский Союз с его любовью к танкам и ракетам, блага после себя оставил не так уж много. За пятнадцать лет оно успешно разошлось по рукам и… Ну что и? Что и? Естественно, пасьянс моментально сложился в привычную архитектуру классического феодализма. С Верховным Раздатчиком у трона Всевышнего, с герцогами, графами и иными вельможами, происходящими преимущественно из служилого сословия, с купцами и мещанами, играющими где-то внизу в игры с нулевой суммой и податным сословием, покорно ждущим барской подачки. А что еще, собственно, могло случиться в обществе, где нераспределенных благ практически не осталось, где все, что появляется, моментально отписывается в пользу кого-то из сиятельных, ныне называемых уважаемыми, и где единственный способ преуспеть – послушно ждать с мисочкой у раздачи?

То государство. А общество? Тут все совсем печально. В эпоху беспредельной дележки индивидуумы видели главным способом гарантировать свое будущее бизнес. Местами довольно специфический – мы ж не забыли удивительный культ воров и проституток, ставший визитной карточкой едва ли не десятилетия. Тем не менее, единственным способом что-то гарантировать представлялось знаменитое «пойди и сделай это сам».

Продолжалось это недолго. Весьма оперативно идущие и делающие убедились, что подобная тактика никакого будущего гарантировать не может. Более того, в мире, где самый захудалый кшатрий ценится бесконечно дороже самого успешного вайшья, купечество, или, как его привычно стали называть, барыжничество не дает ни статуса, ни привилегий. Даже сверхуспешный предприниматель – всего лишь дойная корова, болтающаяся где-то внизу иерархии людей в погонах, нестройной, но голодной.