Александр Замятин - За демократию: местная политика против деполитизации

В заключении этой книги мы выступим в защиту демократического подхода к независимой политике и покажем, что он может дать оппозиции сегодня и какие перспективы сулит для начинающих политиков, которые ищут свой путь. А начнём мы с одного слона, который всё это время был в комнате, – мифа об особом российском менталитете и «советском человеке», без которого не обходится ни один разговор о деполитизации.

Пожалуй, самое распространённое объяснение удручающей болезненности и неустроенности общественной жизни в России даёт сегодня теория о неполноценности нашего народа. В разных формах она повествует о том, что главным и неустранимым препятствием на пути социально-экономического прогресса страны является преобладающий в ней тип безынициативных и покорных людей, не имеющих гражданского достоинства и чуждых ценностям свободы и демократии.

Эта теория встречается нам, когда мы слышим о невозможности гражданского общества в России, «архаичной ментальности», «культурно-институциональной матрице» или «особом пути». Часто она выражается в форме откровенного оскорбления: население страны, говорится в таких случаях, в массе своей состоит из умственно и морально ущербных людей, заслуживающих своей участи. Сам термин «население» здесь должен вызывать ассоциации со скотом или бюрократической единицей, противоположной термину «гражданин». Её претензии и злоба направлены на «шариковых», «быдло», «люмпенов», «рабов» и «приспособленцев». В публицистике наибольшую проработку такая демонизация народа получила в концепции «человека советского» ( homo sovieticus) группы Юрия Левады. Нomo sovieticus , по мнению этих исследователей, – особый тип человека, который предлагается зафиксировать опросными методами.

Ссылки на «советский менталитет», патернализм и безнадёжное неприятие свободы народными массами органично звучат в устах элит и постсоветской интеллигенции. Первые используют их для обоснования своего привилегированного положения и авторитарных методов правления. Вторые видят в наступлении тёмных масс причину дегенерации культуры, морального и духовного разложения общества и, соответственно, своего приниженного в нём положения. Однако особое влияние эта теория приобрела благодаря тому, что она пришлась по душе и антиподам привилегированных классов: активистам общественных движений и даже самим аполитичным обывателям – то есть тем, против кого она направлена. Активисты часто считают именно воображаемого «советского человека» причиной неудач своих попыток переустройства общества. Обыватели, которым приписывается советский менталитет, объясняют с помощью него же своё нежелание примкнуть к активистам: «вы же знаете, какой у нас народ, так что это всё бесполезно» – типичная тактика защиты собственной пассивности.

Действительно ли народ в России не созрел для самоуправления или, хуже того, навсегда обречён иметь авторитарный режим в силу своих неотъемлемых внутренних качеств? А если это обыкновенный социальный расизм из викторианской эпохи, то как он получил такое широкое распространение и влияние в наши дни? И наконец, что мы можем предложить вместо него? При ближайшем рассмотрении оказывается, что перед нами работа идеологического мифа о «советском человеке», который сконструирован из трёх дополняющих друг друга элементов: реакционного стержня мировоззрения элит, органической демофобии позднесоветской интеллигенции и стихийного массового разочарования в политике и собственных возможностях нас самих. Рассмотрим их по порядку.

РЕАКЦИОННАЯ ИДЕОЛОГИЯ ЭЛИТ

В феврале 2012 года в «Российской газете» вышла колонка 15 15 Кончаловский А. Недомолотая мука русской истории. Российская газета , федеральный выпуск №25 (5698), 07.02.2012. Андрея Кончаловского «Недомолотая мука русской истории». В ней известный режиссёр из клана Михалковых замечает, что «катастрофическое большинство населения страны не хочет и не понимает необходимости своего участия в назревших реформах», и призывает в связи с этим провести глубокий и бесстрастный анализ современного российского общества и его истории.

Его собственный анализ выглядит следующим образом. На протяжении веков русская цивилизация складывалась как варварское общество в противоположность цивилизованному обществу в Европе. Варварское общество отличается тем, что люди в нём избегают производительных занятий и стремятся использовать плоды чужого труда, тогда как в цивилизованном обществе люди живут своим честным и свободным трудом. Для перехода к цивилизованной, более высокой ступени развития общества нужно, чтобы достаточное количество людей развивали личную продуктивность и тем самым конкуренцию, которая «создаёт необходимую дифференциацию в обществе». В России же, по мнению Кончаловского, «общинное сознание» крестьянства препятствует развитию индивидуализма: «индивидуум подавлялся безжалостно, – отсюда безответственность и стремление к „паразитизму“».

Все модернизационные проекты русских властителей проваливались, потому что скорость появления этой прослойки производительных индивидуумов слишком мала. Несмотря на прошедшую в ХХ веке индустриализацию и сопутствующую урбанизацию гигантских масштабов, в России сегодня остаётся «то же самое общественное сознание, которое досталось нам в наследство от Руси, – то самое рабское сознание, которое никогда не получило частной собственности и политической независимости от единовластного сюзерена – хана-царя». Местами Кончаловский даже входит в полемику и отбивает доводы оппонентов, как, например, в этом шедевре социологического анализа: «Что касается Китая, то не надо забывать, что этический код китайского крестьянина, основанный на сохранении заботы о детях и стариках и примате общества над индивидуумом – код строгий! – лежит в фундаменте любого социального класса китайского общества, и это в корне отличается от пропасти, лежащей между русским общинным сознанием и сознанием интеллигента или технократа». Можно только представить, какую боль доставит чтение этой кухонной социологии людям с гуманитарным академическим бэкграундом.

В подтверждение своих слов Кончаловский цитирует историков Соловьёва и Ключевского и даже «марксиста» Петра Струве. В глаза бросается практически полное отсутствие ссылок на социальную науку XX века – будто не было ни Теды Скочпол, ни Эрика Хобсбаума, ни Карла Поланьи, ни хотя бы Макса Вебера. Не говоря уже о современной социальной и политической теориях, разве что американский культуролог Ричард Пайпс попал в зону видимости режиссёра. Видно, что Кончаловский просто не сталкивался с более или менее надёжными исследованиями в этой сфере. Например, он ни на секунду не сомневается в таких терминах, как «ментальность» и «русское сознание»: «убеждён, что с точки зрения современной европейской правовой науки русское сознание варварски архаично и, можно сказать, криминально». Но именно эти чёрные ящики давно являются маркерами невежества среди тех, кто занимается тем самым серьёзным и бесстрастным анализом общества, к которому призывает известный режиссёр!