Знание-сила, 2008 № 07 (973)

Есть контексты, где душевная болезнь окружается особенным вниманием, пониманием, ставится даже в привилегированное положение.

Первый из них — сакрально-культовый. Уподобление безумия религиозно-экстатическим состояниям весьма распространено в культуре. Элементы сходства здесь очевидны: и душевная болезнь, и религиозный экстаз противоположны обыденной рациональной повседневности, регламентированному режиму производства и досуга — «миру принципа реальности». И безумие, и религиозный экстаз как бы уводят человека в нереальный мир, приводят к формированию новых смыслов. Присвоение религией измененных состояний сознания, в том числе и психопатологической природы, смотрится как нечто вполне естественное.

Это присвоение, в частности, осуществлялось в рамках института юродивых, который существовал в православной культуре Византии и России (этому посвящены, например, исследования московского филолога С.А. Иванова[* Иванов С.А. Блаженные похабы: Культурная история юродства. — М.: Языки славянской культуры, 2005.]). Юродивый имел особый статус в обществе. Он был предметом почитания с элементами страха перед ним. На юродивых смотрели как на имеющих возможность непосредственного общения с Богом, в то время как для заурядного обывателя это общение было возможно только в рамках особых практик, требовавших безгрешного поведения, аскезы и мобилизации духовных сил. «Близость к Божественному» связывалось и с верой в наличие у юродивого особых способностей ясновидчески-пророческого толка.

Особенно интересно: юродивому дозволялось многое из того, что строго возбранялось обычному обывателю, в том числе и абсолютно непристойное поведение. Одно из древнерусских обозначений юродивого — «похаб», откуда и пошло современное «похабный».

При Петре I институт юродивых в России был разрушен. Однако и позднее сохранились юродивые как своего рода прорицатели и даже целители. Один из таких выведен в романе Достоевского «Бесы» как «Семен Яковлевич, наш блаженный и пророчествующий». К нему отправляются за откровением герои романа и в его бессвязных речах пытаются отыскать глубокий смысл. Прототипом этого персонажа был знаменитый московский юродивый Иван Яковлевич Корейша (1780—1861), человек, к которому стремилось множество паломников за пророчеством и исцелением. Он был похоронен неподалеку от своего дома в Сокольниках, причем его могила оставалась местом паломничества. По одной из исторических версий, именно его деятельности обязана своим существованием 3-я московская психиатрическая больница (находящаяся рядом со знаменитой тюрьмой на улице Матросская тишина, причем окна тюрьмы выходят во двор больницы). Тех «клиентов», которых Корейша не в состоянии был излечить, сердобольные родственники оставляли в клинике, открытой по соседству специально для этого.

Итак, в сакральном контексте безумие обретало привилегированные черты. Душевнобольной становился фигурой, наделенной особыми свойствами и правами. Однако через какое-то время получение привилегированного статуса благодаря душевной болезни стало возможным совсем в другом контексте.

Юродивый. Рисунок В. Сурикова к картине «Боярыня Морозова»

Юродивый в монастыре

Ван Гог. Автопортрет

В 1864 году в свет вышла книга итальянского психиатра Чезаре Ломброзо «Гениальность и помешательство» (другой перевод названия — «Гений и безумие»). В ней приводилось множество фактов, свидетельствующих о том, что многие великие художники, поэты, ученые, полководцы, композиторы, религиозные деятели обнаруживали несомненные признаки душевных болезней.

В то время в психиатрической науке господствовала теория вырождения. Ломброзо был из тех, кто разделял эту теорию и считал «гениальных безумцев» «высшими дегенератами» (degeneres superieures). Он полагал, что проявления и безумия, и творческой одаренности — суть проявления скрытой эпилепсии. Для современной психиатрической мысли такие взгляды имеют разве что историческое значение, но в конце ХК века они произвели подлинный фурор. После «Гениальности и помешательства» на голову читателя хлынул поток литературы в этом духе.

Особенно преуспел немецкий психиатр и невропатолог Пауль Мёбиус. От общих обзоров он перешел к жанру «психиатрической биографии» (этот жанр он назвал «патографией»). Прекрасный стилист, он оставил после себя целый ряд книг такого рода, в частности, патографии Роберта Шумана, Жана-Жака Руссо, Артура Шопенгауэра и других. Высказывался П. Мёбиус и по другим вопросам, среди прочего, его перу принадлежит работа «О физиологическом слабоумии женщины». В ней, как ясно из названия, он утверждает, что «слабоумие» для женщины — нормальное состояние. Надо ли говорить, что автор этих строк (как и редакция журнала) категорически не разделяет это мнение?

Однако следовало бы иметь в виду и расширенное понимание патографии.

По нашему убеждению, патографией следует считать любое усмотрение, описание и анализ психопатологических феноменов за пределами психиатрической и психотерапевтической деятельности, то есть в таких областях, как культура, искусство, наука, религия, история, общественная жизнь.

Объем патографического действия может быть разным. Можно написать развернутую психиатрическую биографию в духе Мёбиуса, а можно походя давать психиатрическую оценку бытового поведения.

Пауль Мёбиус

Роберт Шуман

Артур Шопенгауэр

Первое время патографическими исследованиями занимались психиатры и невропатологи. Развитие этого направления шло двумя путями: количественного накопления материала и уточнения диагностики. Особое значение имело здесь создание учения о пограничных формах психических расстройств (тогда это называлось психопатиями, по последней классификации — расстройствами личности).