Знание-сила, 2008 № 07 (973)

Со временем он все-таки попадает в профессорский статус — становится профессором университета в Падуе, это Венецианская республика. Та самая Венецианская республика, которая выдала инквизиции Джордано Бруно. Тем не менее Галилей приглашение принимает, потому что обещаны деньги. Пока малые — 72 скудо вместо 60. И знак, знак недобрый — Бруно выдан инквизиции. Но. он рад переменам, надеется на лучшее. Читает публичную лекцию как вступительную, читает блестяще. Но опять нелюбовь коллег — он не такой, как они. На лекции Галилея, хоть он и читает по программе, сбегаются студенты с других факультетов. И это уже становится нормой. У него переполненный зал. Это очень важно, когда у лектора есть такая аудитория. Как можно это простить? Или не заметить? Но это не все. Он живет гражданским браком с Мариной Гамбой, венецианкой. У них уже трое детей. Это осуждается. Жить с какой-то прелестной венецианкой — это нормально. Но держать ее в своем доме, иметь детей, будучи невенчанным, — неслыханное богохульство. Когда со временем у него поселилась и его мать, и с Мариной они — традиционно для всех веков — не слишком ладили, жизнь для него сделалась просто невыносимой.

И все-таки появилась отдушина: он приглашен ко двору того самого Козимо Медичи, который когда-то был его учеником. Галилей — философ, математик, астроном при дворе во Флоренции и занимает это место долго, почти два десятилетия. Тепло принят двором — прилично и похвально иметь своего придворного философа и математика. Получает официальное звание — первый математик Пизанского университета Тосканского герцогства. Ему 46 лет. Он пишет герцогу: «Я хотел бы перестать читать лекции». Почему? «Мне нужен досуг. Но не для праздности, для написания нескольких книг, которые рвутся из моей головы, из моего сознания». Одна из них та, которая его и погубит.

Чтобы понять, что произошло потом, надо напомнить: эпоха, в которую жил и творил Галилей, явилась мрачным предисловием к его судьбе. С одной стороны, все замечательно. Уже произошли Великие географические открытия, и Колумб, и Васко да Гама открыли морской путь в Индию, а Магеллан — западный путь в Филиппины. В том, что Земля — шар, уже никто не сомневается... Но. С 1545-го по 1563 год, 18 лет с перерывами, работает знаменитый Тридентский собор. Апологеты католической церкви консолидировались, очнулись, испугались и поняли, что надо стать стеной, сплотить ряды против надвинувшейся, пришедшей Реформации. Поначалу они недооценили Лютера, Кальвина, это казалось обычным проявлением ереси, какие-то мелкие секты, мелкие отступники. Но оказалось — целые страны охвачены их идеями! В Голландии — республика. Страшно! И вот как раз в год рождения Галилея выработан и принят в результате деятельности собора символ веры — новый символ веры для католиков. С клятвой послушания папе. Понятно, что это ловушка, ловушка для любого.

Книга Галилея «Диалог»

Они запустили механизм контрреформации. Составлен индекс запрещенных книг — «Index librorum prohibitorum». Впоследствии книга Галилея «Диалог» заняла там надолго, почти на 200 лет, свое место. В 1540 году создан Орден иезуитов — Игнатий Лойола, основатель этого ордена, — исключительно с целью борьбы против всякой ереси.

А в 1542-м проведена реформа: преобразована деятельность инквизиции, которая существовала с XIII века. Эти преобразования оказались страшными. Укреплен прежний давний принцип инквизиции: «лучше осудить десять невиновных, чем оправдать одного виновного». Запрещена какая-либо защита, сообщение имен свидетелей — все запрещено. Задача судьи (вот это ново!) — не столько наказывать виновного, это всегда было главное, сколько раскрыть намерения. Слово «намерения» ключевое. Потому что злая воля, склонность к преступлению — это все их слова! — намерения приравнены к союзу с дьяволом. Если показалось, что у человека есть намерение отступить от церкви, — все! Он уже слуга дьявола, сделал он что-нибудь или нет, не важно. Есть склонность, ее называют злой волей. И ради обнаружения этой злой воли можно пытать. Тем более что, по их понятиям, испытание тела возвышает и очищает дух. Такая ситуация хронологически удивительно точно совпадает с жизнью Галилея. Он родился, когда как раз началась антиреформационная консолидация, и созрел как выдающийся ученый, механик к тому моменту, когда все было готово к борьбе со злыми намерениями испытывать тело.

К этому времени Галилей — знаменитый человек. Во-первых — придворный ученый, философ, астроном, физик. Но, кроме этого, свои художественные наклонности он реализовал очень интересным образом. Он великолепно работает руками. Он создал циркуль. Не просто его придумал для строительных расчетов, он его изготовил. Изумительное произведение искусства. За этот циркуль начинают бороться, как бы его получить, купить.

Он изготовил трубу, «зрительную трубу», так ее называли; через очень короткий срок придет слово «телескоп». И смотрит на звезды, и показывает желающим. И вдруг выясняется: Млечный Путь — не пятно на куполе и тверди, а сгущение звезд. Увидели. Он открывает новые звезды, он видит спутники... Первый его телескоп давал увеличение в 3 раза, в 9 и, наконец, — в 32. Один из лучших изготовлен руками Галилея.

«Зрительная труба», изготовленная Галилеем

Он написал несколько литературных произведений. Из-за одного из них его вызвали в Рим из Флоренции отчитываться, как раз когда имя Коперника внесли в индекс запрещенных книг. Вообще неграмотным быть тогда было бы лучше. На самом деле этот вызов в Рим 1613 года подвергается некоторыми современными исследователями сомнению — был ли он? Но что вокруг него сгущаются тучи, это совершенно очевидно. Потому что он подпадает под все те запреты и меры, которые придумал Тридентский собор и которые стали флагом современности для католической церкви. Тысячу лет с лишним, с IV века, она была абсолютной владычицей умов. Картину мира рисовала, шлифовала, редактировала так, как считала нужным. Наказывала отступников. И после тысячи лет принять свое крушение — это немыслимо. Даже не полное крушение, а изменившийся статус и то невозможно.

Галилей пишет о своем отношении к видению картины мира и к его наблюдениям. Дело в том, что и ему не все верят. В трубу его знаменитую посмотрят — восхитятся. Словно какой-то аттракцион — подняться на башню, посмотреть. А потом говорят: «Да, может быть, это просто ночь такая была, а в более темную ничего не видно». И он пишет: «Пока они не допустят что-либо изменить на небесах Аристотеля, они яростно будут оспаривать то, что видят на небесах природы. Не верят, даже когда видят».