Знание - сила, 2007 № 07 (961)

Удивительно, но я почти сразу же узнала характерный дребезжащий голос Петра Леонидовича Капицы по телефону. Удивительно, потому что я почти никогда не говорила с П. Л. напрямую, иногда через его секретаря Павла Евгеньевича Рубинина, иногда через Анну Алексеевну. Правда, за несколько дней до этого звонка я случайно встретилась с П. Л. и А. А. в парке института. Говорили о родителях, находившихся в это время в Канаде, о моей семье. Анна Алексеевна, как всегда, была со мной очень сердечна и приветлива. Я ее очень любила, она всегда мне очень нравилась какой-то достойной скромностью и безупречным вкусом. И еще при встрече с ней я всегда вспоминала ее отца Алексея Николаевича Крылова, нашего соседа по дому. Иногда мы, девчонками, убегали из дома без разрешения родителей погулять по вечерам через совместный балкон между нашими квартирами. Вспоминала и заразительный смех на нашем крыльце моей мамы, Олечки, как А. Н. ласково называл ее. А смеялась наша мама над какими-то очень солеными матерными тирадами Крылова, которые он — моряк — знал во множестве.

Разговор с П. Л. касался предстоящих выборов в академики. Хорошо запомнила слова, «что институту важны эти выборы» и «мы хотим выдвинуть вашего отца в академики, но мы также и знаем его возможную реакцию на это выдвижение». «Как, по- вашему, должны ли мы его информировать об этом?» Я спросила, что институт хочет: чтобы отца выбрали, или получить его отказ? Если хотят, чтобы выбрали — информировать не надо. «А вы готовы подготовить все формально требуемые документы для выдвижения?» Я ответила, что готова. Требовалось много всяких документов, списки публикаций, награждений, подписанную отцом автобиографию и прочие бумаги. Мне с энтузиазмом помогали институтские сотрудники — ученики отца. Все документы были подготовлены в требуемые сроки и сданы в Президиум АН СССР.

Родители вернулись из Канады до выборов. В день приезда мне предложили воспользоваться институтской машиной для их встречи и передали просьбу Капицы сообщить отцу о выдвижении сразу же после встречи в аэропорту и возить его по городу до тех пор, «пока из него весь пар не выйдет». Видимо, даже Капица побаивался реакции отца на решение института. Тут я испугалась по-настоящему. Что я наделала! Ведь если отец скажет решительное «нет», будет скандал, сразу же станет известно о подделке его подписи под документами, сделанной мною...

Я хорошо помню, чем был вызван отказ моего отца от выдвижения в академики. Кажется, что это было на следующий год после его избрания в члены-корреспонденты Академии (1948-50 гг.?). Ландау вернулся из Президиума с какого-то обсуждения кандидатур в отделении общей физики Академии и с порога квартиры закричал на второй этаж отцу: «Шура, — в открытую сказали — не более двух евреев!» Отец в ярости буквально скатился по лестнице вниз: «Никогда, никогда больше я не буду баллотироваться в этой Академии! Если я для них только еврей, этой Академии для меня больше не существует!» И после этого на всех ученых советах не только Института физпроблем, но и других институтов, пытавшихся его выдвинуть, отвечал категорическим отказом.

После радости от встречи с родителями в Шереметьево, в машине я робко сказала отцу: «Папочка, а тебя институт выдвинул в академики, а я подготовила и сдала все необходимые для этого документы. », и вся сжалась в ожидании его гнева. А он совершенно не прореагировал на мои слова. В ответ: «Как я жалею, что ты не можешь увидеть, какие прекрасные теннисные корты в Канаде! Какие корты!» Такова была его реакция. После встречи с любимой дочерью Таней после долгой разлуки выборы в академики перешли для него в другую шкалу ценностей. А может, это произошло слишком поздно. Отцу уже было 74 года. Хотя я помню, как он был горд и рад тому, что был избран единогласно уже в первом туре выборов. Сохранилось его письмо к сестре в Канаду, почему-то не отправленное, из-за ее, по- видимому, отрицательного отношения к выдвижению.

«Дорогой Танек, Ю. О. дал мне прочесть твое последнее письмо, в котором ты писала, что «очень огорчена». моими действиями в отношении выборов в А. Н.. Не огорчайся. Мне в голову не приходило, что в мое отсутствие Совет Института предпримет еще раз эту дурацкую акцию. Тем более что в прошлые годы я категорически отказывался принимать участие в этой комедии.

Теперь, когда мы вернулись, дело было сделано — представление состоялось, и я не счел возможным снова привлекать внимание к своей особе. Тем более, что вся эта история, как ты понимаешь, мне до лампочки. Единственной приятностью будет то, что я буду освобожден от скучной необходимости посетить пару собраний Отделения по вопросам выборов. Вот и вся история этого вопроса — моему здоровью это не повредит, во всяком случае не более, чем сейсмические волны на Марсе»

После известия о результатах выборов отец вернулся домой со словами: «Олечка, теперь я спокоен за тебя — ты будешь получать пенсию вдовы академика, если тебе повезет. Ура! Я доволен!»

То, что мама не заработала профессиональную пенсию, не набрав нужного трудового стажа, по-видимому, стало беспокоить отца, на старость ничего не было отложено, все уходило на помощь моей семье. А мама не смогла продолжить работу, так как героически ухаживала за бабушкой — матерью отца, которая, перенеся инсульт, почти 12 лет провела прикованная к постели.

(Продолжение следует)

Опубликованная в вашем издании статья Ала Бухбиндера «Загадочная история Григория Перельмана» — компиляция, по большей части основанная на известной публикации в журнале «New Yorker». Однако, в конце статьи имеются два вполне оригинальных абзаца, содержащие заведомую ложь — как уже циркулировавшую в СМИ, так и новую.

Приводим эти абзацы полностью

«Остается добавить немногое. В Мадрид на вручение медали Филдса Перельман не поехал. Российские власти, скажем мягко, не слишком и приглашали его в состав отправленной туда математической делегации. Наша официальная наука вообще как-то «не заметила» Перельмана и тех высочайших оценок, которые он получил в западном математическом мире. Она его расценила по-своему: институт Стеклова не утвердил его повторно в должности старшего научного сотрудника, так что Перельман стал безработным. Журналистам он сказал недавно, что намерен вообще уйти из профессиональной математики, кому-то из прежних знакомых объяснил, что будет искать работу, требующую знаний не больше, чем в объеме двух курсов мехмата. Говорят, будто Перельмана не утвердили из-за сомнений в его приоритете, выдвинутых китайцами, но эти «сомнения», как мы видели, были заявлены только в июне прошлого года.