Знание-сила, 2006 № 07 (949)

К чему практически приходит Александр I со своими сотрудниками в 1800-х годах? Тут нужна небольшая предыстория.

Убийство Павла и восшествие на престол Александра было воспринято на ура теми, от кого очень много зависело — высшими сановниками и придворными, столичным дворянством. Именно потому, что была надежда на возвращение екатерининского продворянского царствования. Каждый по-своему понимал обещание Александра "все будет, как при бабушке". Они были уверены, и Александр поддерживал их надежды. Манифест составлял Трощинский, старый екатерининский служивец, и потому там была знаменитая фраза: "Управлять буду по заветам великой бабки моей Екатерины". Но Александр водном из частных писем пишет: "Со стариками я веду тонкую политику — пусть болтают, чего хотят, лишь бы только не мешали". Должности внешне важные, но декоративные — не более. Реально центр власти переходит к Негласному комитету. Его роль в это время (второй, третий год правления) трудно переоценить.

Чарторыйский потом писал: "Не все, о чем мы говорили, было проведено в жизнь, но все, что было проведено в жизнь, все это нами обговорено, подготовлено". Министерская реформа, попытки смягчить крепостное право и, по сути дела, начало системы народного просвещения. Народное просвещение — вот глубина этих реформ, правда, ее еще надо измерить. Жозеф де Местр, реакционер из реакционеров, пишет о поверхностности, например, идеи лицея. О том, что эти люди ничему не научатся, что России нужно глубокое просвещение с глубокими моральными устоями, а не просто воспитание блестящих вертопрахов. И это абсолютно справедливо. Но не надо воспринимать Александра как великого реформатора. Он им не был, но была добрая воля сделать то, что можно. И были результаты.

Самое значительное — это, конечно, реформа центральных органов управления. Очень разумная, по-моему. Собственно, до сих пор мы живем примерно так, как было определено Негласным комитетом. Министерства — органы управления, хорошо организованные, единоличная власть министра, единоличная же ответственность. И главное, впервые в истории России — вертикаль: министр внутренних дел с министерством, губернатор с губернским правлением, капитан-исправник и помещик, который реально наводит порядок у себя в поместье. То же самое — финансовая линия, судебная и т.д. Это очень разумный шаг на пути создания мощной централизованной системы. Контрольная функция Сената — тоже разумна. Но это бюрократический контроль, и, кстати, Александр сам ввел право Сената оспаривать его собственные указы и сам же погубил это право при первой возможности. А вот крепостное право задел лишь по самому краешку. "Указ о вольных хлебопашцах" — это максимум. Указ рекомендательный, то есть помешики могут освобождать крестьян, если захотят.

А дальше? Система просвещения. Идея была в том, чтобы дать просвещение всем, на нужном уровне. Тоже, по-моему, очень разумно. Подход сословный, потому что действительно крестьянских детей учить французскому бессмысленно. Год приходского училища для крестьянских детей — это письмо, арифметика, чтение, закон Божий. Три года уездного училища для мещанских детей, детей низ-

шего чиновничества. Дальше — гимназический курс, и из гимназии — в университет. Причем прелесть, правда больше на бумаге, состояла в том, что цепь была не замкнута. То есть массы крестьянских детей получают приличное начальное образование, но талант государство поддерживает. Можно, закончив первый класс приходского училища, прийти во второй класс уездного. Оттуда — в гимназию, а дальше — университет. Появился стимул. Вырваться из крестьянской среды таким образом было сложно, но все-таки возможно. Чуть ли не впервые в российской истории, учась, можно было повысить свой социальный статус.

В чем-то здесь есть продолжение екатерининской стратегии. И, несмотря на промахи и недостатки, по моему глубокому убеждению, именно при Александре была заложена мощная основа среднего и высшего образования в России. К концу правления Николая I русские гимназии и университеты вышли на европейский уровень, в чем-то даже поднявшись выше. Они были очень хороши. А вот начальное образование — почти никакое. Известны цифры: полтора процента грамотных в начале XIX века и четыре с небольшим — к 1861 году. Конечно, два процента за полвека — мизерная прибавка. И все-таки это — основа для будущего. А ведь еще был Сперанский, ключевая фигура эпохи Александра.

Но прежде скажем, что у Александра меняется отношение к дворянству. Потому что и судьба отца у него перед глазами, и понимание того, что без дворянства в России начала XIX века проблем не решишь. И он продолжает создание вольного и просвещенного слоя, тех самых, по Эйдельману, испоротых поколений. А потом появляются декабристы, и на вопросы следственной комиссии Трубецкой отвечает, что Совет Спасения был создан для тайной поддержки царя в его преобразовательных планах. То есть Александр после войны и заграничных походов должен был эту поддержку получить, это было естественно. А он вдруг резко меняется... Наступает реакция. Не сошлось.

Он сам это фиксирует. Думаю, это — поворотная точка не только в истории его личности, не только даже в истории царствования Александра, это — поворотная точка в истории России вообще. Власть меняет свое отношение к просвещению в целом, к реформам как таковым, даже самым осторожным.

Как это произошло? До сих пор, по-моему, толком непонятно. Есть собственные слова Александра о том. что он до Отечественной войны по своей воле не брал в руки Священное Писание. Чисто екатерининское воспитание, про Лагарпа и говорить не приходится. Тут, скорее, вольтерьянский подход — если бы Бога не было, надо было бы Его выдумать. Это необходимо для официального ритуала, для народа и т.д. А вот когда Наполеон вошел в Москву, вспоминал Александр, он любил об этом рассказывать: "Я взял в руки Священное Писание и с тех пор с ним не расстаюсь".

Есть опубликованное освидетельствование его тела после смерти. У него мозоли на коленях, роговые наросты. Последние десять лет жизни он провел, в значительной степени стоя на коленях. Это некий духовный перелом, его можно и нужно приводить в соответствие с эпохой. И все-таки здесь многое зависело от личности царя, который, у меня такое ощущение, просто надорвался. Он был слабым человеком при всех его благих намерениях и даже немалых практических действиях. С другой стороны, у него, наверное, было ощущение перелома. И понимание, что если вопреки всему Бог спас Россию, то это для того, чтобы дать какой-то урок. Об этом — и Венский конгресс, об этом — и союз государств, не просто союз, а Священный Союз. Сакральный.