Знание-сила, 2006 № 07 (949)

Можно попробовать оценить возраст гор, исходя из возраста их обломков, скапливаюшихся у подножья. Оказалось, что их возраст редко превышает 2 — 3 миллиона лет. Но, может быть, те осадки, что постарше, отнесло куда-то подальше и теперь их не сышешь или не узнаешь? Может быть. Но, может быть, их и не было вовсе, и не было и гор? Две возможности — это уже основа для гипотезы (предположения): какая из них больше походит на правду.

В 40-х годах XX столетия было установлено, что рельеф в общем плоских и ровных поверхностей на вершинах Тянь-Шанских хребтов тот же, что и на равнине у их подножия, и сформировался он как единая поверхность 10 — 5 миллионов лет назад. А уже потом она была разорвана, и часть ее вознесена до высот 3 — 4 километра. Довольно скоро после этого было установлено, что не только Тянь-Шань, но вообще все горные цепи начали воздыматься в это же время, а многие и того позднее, всего 2 — 3 миллиона, и достигли современной высоты уж совсем недавно.

Так возникла неотектоника, наука о самых недавних движениях земной коры, определивших главные черты современного рельефа. Ее создателями по справедливости считают трех ученых. Это В.А. Обручев, высказавший в 20-х годах предположение о молодости горного рельефа Южной Сибири (кроме того, он написал "Плутонию" и "Землю Санникова", первые русские научно-фантастические романы); С. С. Шульц, установивший возраст плоского выровненного рельефа на вершинах Тянь-Шанских хребтов; Н.И. Николаев, обобщивший все сведения о возрасте "эндогенного рельефа" Северной Евразии и опубликовавший первую неотектоическую карту этой территории в конце 50-х годов.

Тем временем археологи нашли останки первой женщины на Земле. Ее назвали Люси. Она жила в Восточной Африке тоже 2 — 3 миллиона лет назад. Так что оказалось, что горы родились почти одновременно с человечеством, можно сказать, они — ровесники и росли вместе.

Нужно сказать, что если горы и растут быстро, то они быстро и разрушаются. Может быть, на Земле и были горы и 30, и больше миллионов лет назад Но если они не подновлялись, то оказались полностью разрушены, на их месте образовалась равнина. (Иногда такую равнину называют пенеплен.) Можно даже сказать, что залог своего разрушения горы несут в себе сами. Рекорд же скорости разрушения поставила гора Магнитная на Урале. Высотой 614 метров в 40-х годах, ее вершина сейчас находится на глубине 50 метров ниже уровня моря. И это благодаря только двум экзогенным силам — кирке и экскаватору.

Ирина Прусс

Звонит в дверь человек, просит о чем-то пустяковом — воды попить или помочь хоть рублем, хоть старым тряпьем — а сам смотрит на вас пронзительным взглядом, и вы уже в полной его власти, делаете то, что он от вас захочет. Говорят, так цыганки могут ограбить, причем самое дорогое из тайных захоронок вы, зомбированная (или загипнотизированная), сами достанете и главной преподнесете — той самой, с пронзительными глазами. Я такую историю много раз слышала.

В Интернете гуляло страстное разоблачение компьютера: вы им пользуетесь и не подозреваете, что через виртуальное пространство к вам уже тянутся щупальца международного заговора против России и православия. Несколько дней поработаете — и превращаетесь в ярого сторонника рынка, экономических реформ, американского вмешательства в наши дела и экумениста. Текст у меня с удовольствием, посмеиваясь, скачивали знакомые программисты.

Зомбирование — излюбленная тема яростных националистических листков; им со сладким ужасом вторят всякого рода сектанты, да и просто люди при храмах, впрочем, как и неверующие. Воспользуемся этой прекрасной метафорой: разве не то же самое с нами делает культура — тоже сила как бы виртуальная, пронизанная столь действенными приказами и запретами, что мы выполняем их, нисколько не чувствуя себя "зомбированными".

"Проявление этноцентризма — думать, что даже если у таитян нет слова, соответствующего английскому слову sad (грустный, печальный), они все равно должны полагать, что для их эмоционального опыта "грусть" — для которой у них нет названия — тем не менее более значима, нежели, например, чувства toiaha шире ареа, для которых у них есть названия (хотя в английском языке для них названия нет)".

Анна Вежбицка

Есть множество мелких привычек, усвоенных нами с детства и без раздумий принятых как единственно правильное поведение. Они разные в разных местностях, и, пока локальные культуры существуют изолированно, всякое случайное столкновение их друг с другом неизбежно вызывает культурный шок (сестра жениха на следующий день после армянской свадьбы выскакивает из кухни с истошным криком: "Она русская! Она кладет в котлеты картошку!" — это в многонациональном городе Краснодаре в наше время).

Десятилетия и столетия жизнь прессовала отобранные почти по Дарвину оправдавшие себя мелкие привычки в плотную ткань быта, которую все мы продолжаем ткать автоматически, вплетая в нее привычки свои, детей и внуков. Правда, теперь все чаще мы расцвечиваем ее мелочами чужого опыта, подсмотренными у приехавших откуда-то соседей, увиденными по телевизору, вычитанными в книгах: да и быстро обновляемая бытовая техника ломает старые привычки. И все же мы остаемся их рабами в гораздо большей степени, чем полагаем.

И тут пытаются нас "зомбировать", манипулируя рекламой, навязывая то, что нам нужно и не нужно, и есть уже настоящие "зомби", больные люди, одержимые манией покупать все, что им только что продемонстрировали. Но влияние рекламы много тоньше и глубже, чем кажется: призывая покупать именно такую, а не другую зубную пасту, она заодно демонстрирует и эталоны женской красоты, и образцы эротических полунамеков, и умение круто завернуть сюжет на полминуты, так что уже выросло поколение привыкших к короткому, "клиповому" восприятию любой информации.

Политическая пропаганда устроена по прямому образу и подобию рекламы и действует так же — только предлагает вместо товаров и услуг светлые образы политических деятелей и их лозунги. Почему-то именно ей дозволено, кроме того, поносить и компрометировать конкурента, что рекламе запрещено законом — а все- таки вещь, не живой человек. Видно, становление рекламы пришлось на те невинные времена, когда еще можно было договориться о запрете каннибализма.

Есть еще идеология — она действует куда тоньше, нежно и незаметно, зато и куда действенней. В значительной степени она опирается на общечеловеческие ценности, даже когда это не признает: кроме заповедей любой религии не красть, не убивать, не воровать и уважать родителей, освоенных и присвоенных атеистами, везде принято, например, любить родные места, уважать бескорыстие и готовность принести себя в жертву ради других людей. Но каждая локальная общность вносила в эти культурные нормы нечто свое, оформляла их по- своему, и потому в Париже церемония возложения венков к могиле неизвестного солдата несколько отличается от подобной же церемонии у нас, несет иные смыслы, активизирует иные ассоциации и переживания. Американцы, вытягиваясь перед национальным флагом, отдают честь несколько иному комплексу ценностей, чем мы.