Знание-сила, 2006 № 06 (948)

На следующий день солдаты водрузили у правого крыла Зимнего дворца столб с ящиком. Павел, осмотрев его, остался доволен.

— Я покажу канальям-французам, как надо обращаться с народом. Ящик поставить — не "Маркельезу" петь, — грозился он и тряс жидкой прядкой волос, выбившейся из-под парика.

Санкт-Петербург был взволнован. Ходили невероятные слухи, будто государь император заимел ящик, выискивающий всех казнокрадов. Чиновники всполошились. Присутственные места перестали работать. Толкаясь приплюснутыми от долгого сидения задами, мелкие чиновники сновали по коридорам и шептались, шептались. Лица покрупнее тоже изволили шептаться, но в залах за столами. Отдельные горячие головы предлагали махнуть на императорскую затею —ящик—рукой:

— Ежели будут сажать всех, тюрем не хватит! — опрометчиво заявляли они.

Разумные головы были, однако, иного мнения. Припоминали вахтпарады, с которых государь отправлял в Сибирь толпы прогневивших его офицеров. А Сибирь, она, ох, какая большая — всем места хватит. Некоторым уже виделись ровные колонны чиновников, маршируюших по сибирскому тракту. Решено было забросать ящик пустыми доносами и охладить разгоряченный пыл императора.

Угнало про ящик и простонародье.

С раннего утра Павел ощутил страстное влечение к государственной деятельности. Насвистывая бравый мотив марша, он спустился вниз. У ящика никого не было. Павел несколько раз обошел вокруг столба и почувствовал себя удовлетворенным: столб стоял прочно, как самодержавие, ящик держался крепко, песок, коим было обсыпано основание, был желт и образовывал строгий, лишенный непозволительных вольностей круг.

"Однако никого нет, — не без досады подумал император. — Надобно приказать несколько опустить ящик для особ низкого роста, чтоб и они могли воспользоваться моей милостью... Однако почему никого нет? Господин Вольтер писал матушке восторженные письма, называл "северной Минервой". Между тем она не догадалась учредить ящик для народного блага. Впрочем, все эти Вольтеры, Дидро ужасные якобинцы. Хорошо, что я запретил слово "гражданин" и ношение длинных панталон. Это разъедает основы государства... Неужели никто не придет? Надо приказать оповестить обывателей о ящике через печатные афишки..."

Вдали мелькнула фигура в купеческом кафтане. Павел поспешил укрыться за угол Зимнего. Купец нерешительно подошел к ящику, вытащил скомканное письмо. Павел тотчас вышел из своего укрытия, чтобы принять излияния любви от человека, которого он только что облагодетельствовал ящиком.

— Подойди ближе, — поманил он купца.

Человек в немом испуге округлил рот и бухнулся на колени. Император остался доволен: именно такое неотразимое впечатление он любил производить на людей "подлого" сословия.

— Иди, иди! — повторил Павел.

Купец, выгнув спину, пополз, повторяя несколько непонятные для слуха императора слова:

— Не по своей воле то учинил, был принужден чиновниками Мануфактур-коллегии.

По мере подползания купца обоняние Павла уловило острый запах лука. "С простонародьем следует обращаться на расстоянии", — подумал император и объявил:

— Стой! Рассмотрим твое прошение и примем справедливое решение. Прошение мне не подавай, суй в ящик. Вот так. Во всем должен быть порядок и послушание. А теперь ступай!

Павел дождался, пока купец скроется с глаз, и открыл своим ключом ящик. Здесь его ждал презент: вместо одного письма на него вывалилась целая груда прошений.

— О! — воскликнул приятно удивленный император.

Письма были доставлены в кабинет его величества.

Несмотря на жару, окна в кабинете были наглухо закрыты, а в камине приплясывал огонь на поленьях: когда Павел много думал, он мерз. Вот и сейчас, при одном взгляде на груду прошений, императора пробирал легкий озноб. Бр-р-р! Однако государственные дела есть дела государственные и тут не до сантиментов. Секретарь по знаку царя сковырял восковую печать с первого послания и прочел: "В Санкт-Петербурге развелось много бездомных собак. Громким лаем и оскалом зубов они пугают мирно шествующих лошадей и горожан".

— Достаточно, — оборвал секретаря Павел. — Описать обер-полицмейстеру: послать роту солдат на предмет истребления бездомных тварей. Полиции сделать внушение — не блюдут порядок на прошпектах столицы.

— Аноним доносит, — продолжал секретарь, — купец третьей гильдии Печников жжет свечи вопреки государеву указу после 10 часов и не ложится спать в предписанное время.

— Ах, мерзавец! — возмутился Павел. — Небось развратные французские книжки почитывает. Изъять у купца все свечи и запретить покупать впредь. Пусть сидит в темноте. Анониму отписать; такими прошениями неуместно отнимать драгоценное время государя.

Здесь Павел I принужден был оторваться от разбора бумаг. Приближалось время парада.

Войска в этот день, напуганные предыдущими разносами, старались вовсю. Полки шли церемониальным маршем, высоко подымая носки зеркально начищенных сапог. Флигельманы зычным голосом повторяли команды, вызывая приятное уху императора сотрясение воздуха. Офицеры при прохождении подпрыгивали, ловко балансируя экспантами. Сердце Павла смягчилось. Как ни старался он найти нерадивых, оных не было.

— Благодарю! — прослезился царь. — Благодарю, господа офицеры. Ведь можете, ежели захотите.

После этого Павел уселся в открытую коляску и отбыл во дворец.

Погода стояла прекрасная. Солнце, подчиняясь полуденному выстрелу с Петропавловской крепости, застыло высоко над головой. Проезжая часть была выметена, деревья не теряли листьев и не были обеспокоены сквозняком, которого Павел не терпел. Редкие обыватели, завидя царский эскорт, еще издали обнажали головы и кланялись. Будочники, поблескивая ровными рядами казенных пуговиц на мундирах, вытягивались у полосатых будок. Во всем чувствовался приятный чувствительному сердцу императора порядок и чинопочитание.

— Ваше величество, — тихо произнес генерал-губернатор Петербурга Архаров, — долгом своим почитаю доложить о следующих происшествиях, замеченных во вверенном мне граде. Купец третьей гильдии Печников...

— Знаю, знаю, — отмахнулся Павел. — Уже отданы распоряжения...

Генерал-губернатор испугался. Получалось, что кто-то опередил его, показав свою старательность и проворность. Ощущая близкую немилость и опалу, бедный Архаров переменился в лице и даже как будто поседел париком. От проницательного царского взгляда не ускользнули эти изменения.

"Вот что значит желтый ящик, — довольно подумал он. — Раньше должностных лиц все узнаю. То-то теперь они забегают, учреждая порядок. ящик — мое око!"

— Продолжим! — бодро приказал император, усаживаясь в жесткое кресло в своем кабинете.