Знание-сила, 2000 №07

Скульптура из моржового клыка. Берингов пролив, о. Св. Лаврентия, / тысячелетие новой эры. Древние амулеты морских зверобоев арктических широт схожи с ритуальной скульптурой создателей приамурской цивилизации

Чжурчжэни были разбиты. В руины обратились крепости и многолюдные поселения. В упадок пришли земледелие и скотоводство. Народ фактически прекратил свое существование. Несколькими столетиями нозднее в южных районах некогда могущественной империи Цзинь, на территории современной Маньчжурии вновь возродилась государственность. Маньчжурская династия оказалась даже у аласти в позднесредневековом Китае, но это был уже во многом другой, отличный от «рыбьекожих» этнос – маньчжуры. Что же касается чжурчжэньских традиций, часть их была безвозвратно утрачена, но многое удалось сохранить там, куда не смогли дойти монгольские воины, – в дебрях приамурской тайги.

Керамическии сосуд. Китай, III тысячелетие до новой эры.

Изделия гончаров, живших в новом каменном веке на берегах Хуанхэ, имеют много общего с древней керамикой Приамурья.

Когда обращаешься к изобразительному искусству нанайцев и нивхов, ульчей и удэгейцев, ороков и орочей, поражаешься, как полно сохранились в нем черты древней и средневековой культуры Амура. Чем объяснить эту феноменальную устойчивость традиций? Тем, что на протяжении столетий практически не менялся образ жизни таежных охотников и рыболовов? Или дело здесь в том, что созданная еще в неолите культура «одетых в рыбью кожу» идеально соответствовала природным условиям Приамурья, и главной задачей последующих поколений было ее сохранение в неизменном виде? А может быть, обращение к наследию предков – попытка найти у них защиту от надвигающейся катастрофы, от нависшей нал социумом угрозы исчезновения?

Такая угроза действительно существует, и появилась она давно. «Возвращение в тайгу» в результате вторжения в Приамурье Чингисхана обрекало дальневосточные народы на экономическое отставание. В новое время, в новом, изменившемся мире культуру исконных охотников и рыболовов, какой бы поэтичной и мудрой она ни была, неминуемо ожидал прессинг со стороны более сильных соседей. Давление на «одетых в рыбью кожу» постоянно возрастало, особенно со второй половины XIX века, когда вслед за торговцами в приамурскую тайгу с ее уникальной флорой и фауной устремились промышленники из России, Китая, Японии. Этот натиск стал еще более жестким в XX столетии. Вырубались леса, мелели реки, исчезали звери и птицы…

Нетрудно представить себе, как повлияли эти перемены на коренных жителей Приамурья. Культура, сохранявшаяся тысячелетиями, культура, в основе которой лежала гармония человека и природы, стремительно уходила в прошлое. Одним из печальных символов этого процесса стало забвение искусства обработки рыбьей кожи. Цепочка следов, оставленных на песке истории «рыбьекожим народом», кажется, оборвалась навсегда…

Евгений Акимов – «рыбьекожих дел мастер». Фрагмент праздничного халата из рыбьей кожи. Ульчи, Приамурье, XIX век

Когда эта статья уже была написана, я узнал, что из Хабаровского края приехал в Москву Евгений Акимов – человек, владеющий секретом обработки рыбьей кожи.

Мы встретились в Музее Востока. Среди многочисленных экспонатов музея есть старинный свадебный халат из Приамурья, созданный в лучших традициях «рыбьекожих». «Это нанайские узоры, – говорит мой собеседник, рассматривая сложную, многофигурную композицию. – Наш орнамент немного другой». Евгений Акимов – ороч. По официальным данным, орочей 915 человек, по оценке Евгения, 600. «Много людей умерло в последние годы, – говорит он. – Работы нет, водка есть».

В детстве Акимов много времени проводил с родителями в тайге, подолгу жил в маленькой таежной избушке с дедом и бабушкой. Не знаю, был ли знаком дед Евгения с человеком по имени Дерсу Узала, но в молодости он тоже был в экспедиции у В.К. Арсеньева. «Дед хорошо мастерил лодки, и его взяли в отряд, когда поднимали грузы вверх по Тумнину, на Сихотэ-Алинь», – рассказывает Евгений. От деда он слышал истории о том, как посвящали в охотников орочских юношей: 15-летний подросток должен был в одиночку убить копьем медведя.

Рассказывал дед и о тиграх. Орочи на них не охотились. «Тигр сильнее и хитрее человека, – говорил старик. – Если встретишь его в тайге, уступи дорогу».

Став взрослым, Акимов работал шофером, добывал золото, рубил лес. С начала 1990-х жил с женой и маленькой дочкой на таежной заимке, охотился на лося, изюбра, соболя, ловил рыбу. Это были самые счастливые годы в его жизни.

В прошлом году Акимов организовал в поселке Усть-Орочи мастерскую по изготовлению изделий из рыбьей кожи. Вместе с ним работают жена Наташа и еще две женшины. Кожу сушат, растягивая на досках, мнут, замачивают в особом растворе, замораживают и снова замачивают, сушат, мнут… Процесс трудоемкий, требует много времени, сил, сноровки. Денег же, разумеется, нет даже на зарплату. На вопрос, от кого узнал, как обрабатывать кожу лосося, Евгений отвечает, что в основном разрабатывал технологию сам, поскольку даже самые старые жители поселка мало что помнят… Выставка его работ уже была в Москве в конце прошлого года.

Слушаю неторопливую речь Евгения Акимова, смотрю на его невысокую, крепко сбитую фигуру. Почему он вернулся из тайги в поселок, почему взялся за почти безнадежное дело? «Народ исчезает тогда, когда исчезает его культура, – говорит мастер. – Я хочу, чтобы в наших домах снова были халаты и сумки из рыбьей кожи».

Кирилл Несис

Мы привыкли мыслить массами или объемами – чем-то цельным: материк – так материк, океан – так океан без конца и края. Между тем практики и ученые издавна знают, что это не так.

В последние же годы интересы науки стремительно смещаются к границам различных объектов, к их поверхностям. И касается это объектов из самых разных областей: химии, биологии, астрофизики. Но – почему так?