Патриция Черчленд - Совесть. Происхождение нравственной интуиции

По обычаям эскимосов XIX столетия, за убийство одного человека могла отомстить родня убитого, но на этом цепочку кровной мести полагалось прервать. С теми, кто совершал много убийств, приходилось разбираться отдельно. В описанном у Боаса случае представитель селения, где совершались эти убийства, взялся посовещаться с жителями других поселений, чтобы затем вынести решение — казнить ли рецидивиста. Общественное мнение склонялось к тому, чтобы казнить. Тогда вождь селения Акудмирмуит отправился с преступником на охоту и прикончил его выстрелом в спину. О схожих обычаях в других частях Арктики сообщают и другие антропологи. Все эти правила неписаные, поскольку письменности у эскимосов еще не было, однако все понимали, как надлежит поступать. Передавать правила и обычаи из уст в уста помогали, помимо прочего, песни и предания.

Судя по тому, как регулируется общественный уклад в небольших охотничье-рыбацких сообществах вроде эскимосских, основополагающие нравственные обычаи зависят не только от условий окружающей среды, но и от нужд, желаний и надежд представителей сообщества. Подобно тому как эскимосы придумали удивительно прочные и устойчивые каяки, идеально подходящие для их условий жизни, многие социальные обычаи эскимосов, похоже, целиком приспособлены к таким привычным для млекопитающих заботам, как рождение потомства, охота, поддержание тепла, регулирование неподобающего поведения в группе. И все это в условиях беспощадной арктической природы. Подобно тому как эскимосы научились делать из тюленьей шкуры водонепроницаемую обшивку для каяков, они нашли способ осуществлять, пусть и в редких случаях, но необходимую смертную казнь. Несмотря на суровый климат (и многочисленные напасти — голод, неутихающие бури, гибель собак от инфекционных болезней), эскимосы сумели не просто выжить, но и преуспеть. Тем, кому такая жизнь видится морально бесхитростной, стоит последовать совету Боаса и присмотреться внимательнее.

Как можно предположить на основе антропологических описаний, уклад в племенах охотников-собирателей-падальщиков Homo sapiens , живших 250 000 лет назад, был, скорее всего, схож с тем, что Боас наблюдал у эскимосов. Их гибкие обычаи передавались изустно и в целом были приспособлены к образу жизни и условиям внешней среды. В силу относительной простоты быта и малочисленности самих сообществ (не более 30–50 человек) социальные практики, хотя и служили руководством к действию, вряд ли считались непреложным законом. Генетически первобытные Homo sapiens мало отличались от нас нынешних, если не считать небольшой разницы в генах, отвечающих за пищеварительные ферменты и структуру волос.

Насколько известно историкам, первый сборник писаных законов был создан Ур-Намму — царем города-государства Ур (2050 г. до н. э.) в Междуречье. Более знаменитый свод законов Хаммурапи приблизительно датируется серединой предположительного срока правления этого вавилонского царя (1792–1750 гг. до н. э.). К тому времени на Ближнем Востоке уже около восьми тысячелетий приручали и одомашнивали животных и выращивали зерновые. Там сложились крупные стабильные сообщества, в которых очень многие стороны социальной жизни изменились по сравнению с каменным веком. Появились такие институты, как царская власть, рабовладение, частная собственность. Указы Хаммурапи регламентируют заключение контрактов, наказание разной степени суровости за разные преступления и провинности, процедуры наследования и развода, военную службу; в них сказано, кто должен нести ответственность в случае разрушения дома и какую плату брать за те или иные товары и услуги (например, погонщикам волов и хирургам).

При этом важно, что большую часть существования на планете Homo sapiens мы жили малыми сообществами, кочевавшими с места на место за дичью и вынужденными приспосабливаться к климатическим условиям. В обычаях наших предков были отражены самые базовые черты социальной жизни — примерно так же, как у эскимосов, индейцев хайда и команчей до самого недавнего времени. Поразмыслив над этим, мы осознаем, что нейробиологическая платформа, на которой строится наша забота о родных и друзьях, и комплекс обычаев, которые формируются на этой базе, позволяя справляться со множеством требований природной и социальной среды, великолепно друг с другом стыкуются. И вот на этом стыке нам и следует осмысливать нравственные нормы — не как оторванные от нашей природы или навязанные ей, а как практические решения общих проблем.

Когда мы смотрим на нынешние законы, управляющие такими сложными институтами, как конгресс или система уголовного правосудия, стык между нейробиологической платформой и культурными нормами настолько неочевиден, что догадаться о его существовании трудно. Поэтому мы можем невольно воспринимать эти законы как отражение «подлинной» или по крайней мере «высшей» морали и как олицетворение лучшего, что представляет собой нравственность. Мы можем даже убедить себя, что наша высокоразвитая культура сумела отыскать «устойчивые нравственные истины», не зависящие от нашей биологической природы. Однако в действительности эти законы, скорее всего, представляют собой результат более продолжительного решения проблем в иных условиях внешней среды, свойственных индустриальной и постиндустриальной эпохам.

И все-таки разве нет у нас особого ощущения «долженствования», сопровождающего только нравственный выбор, а не просто обыденные решения? [240] За эту мысль огромное спасибо Кевину Митчеллу, который поднял данную тему в нашей беседе на конференции под названием «Wiring the Brain», проходившей в лаборатории в Колд-Спринг-Харбор 24–28 марта 2015 г., а также в своей рецензии на мою предыдущую книгу: Patricia S. Churchland, Braintrust: What Neuroscience Tells Us about Morality (Princeton NJ: University Press, 2011). Рецензию см.: Kevin Mitchell, «Where Do Morals Come From?» Wiring the Brain (blog), June 13, 2011, http://www.wiringthebrain.com/2011/06/where-do-morals-come-from.html . Голос совести, как мы его называем. Разве нельзя на основании одного этого ощущения заявить с уверенностью, что, в отличие от социальных норм, нравственность строится на ином фундаменте? Как мы убедились, обсуждая систему вознаграждения, ощущение «долженствования» (положительная валентность) или «не долженствования» (отрицательная валентность), как правило, сопутствует социальным привычкам, возникающим в процессе научения с подкреплением или подражания, в котором тоже участвуют элементы системы вознаграждения. Такие чувства могут быть очень сильными и настойчивыми, а могут проявляться как едва заметный зуд.

Насколько сильны эти чувства, зависит от усвоенных нами поведенческих навыков, от последствий предполагаемого действия в сравнении с другим и от того, насколько задействованы наши эмоции. Еще оно зависит от того, насколько неодобрительно, по нашим собственным прогнозам, встретят наше решение окружающие. Но я скептически отношусь к идее, что для нравственного долженствования существует отдельная, специализированная нейронная сеть.