Патриция Черчленд - Совесть. Происхождение нравственной интуиции

В этой философской догме плохо то, что она ошибочна. В корне ошибочна. Она строилась на неведении относительно того, насколько тонкая, умная и мощная система научения с подкреплением у млекопитающих, особенно учитывая ее связь с корой и гиппокампом. Отличительная особенность человеческого мозга — огромное количество нейронов, 86 млрд. У макаки их насчитывается около 6,5 млрд [242] У слона насчитывается около 257 млрд нейронов — потрясающая цифра, но примерно 97 % из них (251 млрд) принадлежит не коре или подкорковым структурам, а мозжечку. Зачем слону такой огромный мозжечок, до сих пор не установлено. . Как взаимодействуют эти 86 млрд, позволяя нам разговаривать и производить сложные математические вычисления, сочинять симфонии и созывать парламент, мы не знаем. Тем не менее, судя по всему, именно за счет этой существенной разницы в количестве нейронов человеческий мозг слегка отличается от мозга других приматов.

Резонно предположить, что с увеличением числа нейронов повышаются и поведенческие способности, причем в геометрической прогрессии, а не линейно [243] Suzana Heculano-Houzel, «The Human Brain in Numbers: A Linearly Scaled-Up Primate Brain», Frontiers in Human Neuroscience , November 9, 2009. . Объясняется это тем, что любой нейрон образует около 10 000 связей с другими нейронами. Таким образом, десятикратная разница в числе нейронов означает повышение сложности всей системы в 10 10раз, по самым приблизительным подсчетам. Так что никакой уникальной тайной структуры, ведающей созданием сложных общественных институтов, произведений искусства или нравственных принципов, в человеческом мозге нет. Просто в нем больше нейронов.

У всех видов млекопитающих в генах заложены строительство нейронных сетей и выработка набора нейроспецифичных веществ, гарантирующего естественное включение в социальную жизнь каждой особи заботы о тех, с кем мы связаны эмоционально [244] E. A. D. Hammock and L. J. Young, «Neuropeptide Systems and Social Behavior: Noncoding Repeats as a Genetic Mechanism for Rapid Evolution of Social Behavior», Evolution of Nervous Systems 3 (2017): 361–71. . И тем не менее социальность у человека отличается от социальности у шимпанзе, а у тех — от социальности бонобо или степных полевок. Однако базовые принципы, в том числе то, что я называю платформой для нравственности, и мощная способность системы вознаграждения обеспечивать усвоение культурных норм у высокосоциальных млекопитающих, судя по всему, во многом общие.

Одна из прелестей биологической эволюции — изменчивость не только между видами, но и внутри вида. У высокосоциальных млекопитающих неотвратимая вариативность означает, что у представителей одной и той же группы разные темпераменты, ценности, предпочтения, образ жизни. Люди неизбежно конкурируют между собой и так же неизбежно раздражают друг друга своей несхожестью. После шумных стычек обычно все встает на свои места, и при наличии здравого смысла даже значительные разногласия разрешаются. Помимо прочего, разнообразие среди людей способствует нестандартным решениям и творческому подходу, и в результате есть возможность почерпнуть у других интересные и полезные приемы решения задач в самых разных областях, будь то выращивание картофеля, выпас овец или гарантия соблюдения контракта на будущие товары. А еще биологическое разнообразие предполагает, что при взаимодействии между группами гораздо эффективнее бывает проявить гибкость и социальную мудрость, чем отстаивать излюбленный нравственный принцип, а потом предаваться праведному гневу, когда результат не оправдает ожидания.

Среди римских правителей державной мудростью и житейским благоразумием отличался великий император Марк Аврелий (161–180). Ему последнее слово в этой главе:

Живи как подобает. Если боги есть и они справедливы, они не посмотрят, был ли ты им предан, а встретят тебя по тем добродетелям, которыми ты руководствовался. Если боги есть, но несправедливы, то и почитать их не стоит. Если же богов нет, ты уйдешь в небытие, однако жизнь свою проживешь достойно и оставишь по себе хорошую память в сердцах близких [245] William Kaufman, ed., Meditations, Dover Thrift Editions (Mineola, NY: Dover, 1996). Разные специалисты по античной литературе переводят этот отрывок по-разному. Данный перевод представляется мне наиболее четким и ясным. .

До сих пор мы обсуждали совесть главным образом в ключе социальных взаимоотношений, когда забота и беспокойство направлены на окружающих. Делать акцент на эти взаимоотношения вполне резонно, поскольку именно в них совесть нередко побуждает нас поступиться собственными интересами ради других. Если оглянуться в прошлое, мы увидим, что философов и богословов роль совести тоже интересовала в основном применительно к взаимодействию человека с другими — иногда с теми, кого он почитает в качестве богов [246] Richard Sorabji, Moral Conscience through the Ages: Fifth Century B. C. to the Present (Chicago: University of Chicago Press, 2014); Paul Strohm, Conscience: A Very Short Introduction (Oxford: Oxford University Press, 2011). . Однако нередко нам случается задуматься и о другой ипостаси совести — напоминании о нашем долге перед самими собой. Голос совести звучит и тогда, когда последствия наших действий важны прежде всего для нас самих.

Умеренность в еде и питье или воспитание в себе таких качеств, как терпение и благоразумие, — вот к чему, среди прочего, призывает нас совесть. Если мы, решив заняться спортом, начнем филонить и пропускать тренировки, совесть не замедлит нас упрекнуть. На самом деле даже просто взятое на себя обязательство — вроде умеренности в еде — может косвенно затрагивать и окружающих. Так, от злоупотребления спиртным зачастую страдает не только сам пьяница, но и его родные и близкие. Тем не менее здесь мы сосредоточимся прежде всего на собственном благополучии и самореализации.

Сократ, который, как известно, обращался к социальным вопросам, не уставал раз за разом повторять простой на первый взгляд совет: «Познай самого себя». Нет, он не призывал к эгоцентризму и себялюбию. Он, скорее, предостерегал от самообмана, к которому мы склонны даже перед лицом неоспоримых фактов. Сократ знал: когда мы недостаточно честны перед собой или охотно принимаем желаемое за действительное, нами легко манипулировать. Неготовность признать собственные ошибки может привести к катастрофе. Философ, живший во времена опустошительных кровопролитных войн и политических потрясений, остро осознавал, какое разложение ждет общество, когда граждане позволяют властям себя дурачить.

Особенное раздражение у Сократа вызывала самонадеянность. Он отмечал, что именно в нравственных вопросах как ни в каких других люди норовят выставить себя большими знатоками, делая вид, будто досконально разбираются в том, в чем на самом деле ничего не смыслят. Граждане, мнящие себя мудрецами, были для Сократа излюбленной мишенью. Последовательно задавая свои вопросы, Сократ сбивал спесь с напыщенных собеседников. Каждый из нас, полагал он, должен хорошо представлять себе глубину своего невежества и понимать, насколько ослепляет человека чрезмерная самоуверенность [247] В том же ключе высказывался и Конфуций: «Подлинное знание — это понимание меры своего невежества». . Мы ничему не сможем научиться, пребывая в заблуждении, будто знаем всё или почти всё. Мы должны трезво оценивать свои сильные и слабые стороны, чтобы избегать ловушек и пользоваться возникающими возможностями [248] Некоторые историки считают именно эту мысль ключевой в сократовской максиме «познай самого себя», но мое знакомство с философскими трудами подсказывает, что для Сократа познание собственных личностных качеств — это лишь часть более общего стремления реалистичного самовосприятия вопреки соблазну облегчить себе жизнь иллюзиями. .