Роджер Смит - Чувство движения. Интеллектуальная история

Гельмгольц, Вундт и другие исследователи стали крупными специалистами в области психофизиологии сенсорных процессов, положив начало ее превращению в научную субдисциплину. Важный вклад в развитие этого направления внес австрийский физик и философ Эрнст Мах, довольно подробно изучавший в ранние годы своей научной карьеры пространственные зрительные ощущения. Он считал само собой разумеющимся, что такие ощущения связаны с движением: «Уже давно никто не оспаривает взгляда, что пространственное ощущение связано с двигательными процессами. Мнения расходятся только относительно того, как следует понимать эту связь» (Мах, 2005, с. 135) [133] Другая, более ранняя работа «Основы учения о кинестезии» (1875) полностью посвящена зрительному восприятию движения (движущихся объектов). То же справедливо в отношении труда Карла Штумпфа «О психологическом происхождении пространственных представлений» (Stumpf, 1873). . Фактически он поставил перед исследователями вопрос: является ли двигательный компонент центрально инициированным процессом или он есть следствие входящего сигнала, поступающего, по крайней мере частично, от мышц, или же правильнее говорить о комбинации обоих этих элементов? Сам Мах не дает четкого ответа. Не сомневаясь в том, что «воля к выполнению движений глаз, или иннервация, и есть само пространственное ощущение», он тем не менее делает оговорку: «Я оставляю еще открытым вопрос, есть ли иннервация результат пространственного ощущения, или наоборот» (ibid., с. 137, прим. 88) [134] Под «волей» Мах понимает не ментальную способность, а ментальное состояние предвидения: «То, что мы называем волей, есть не что иное, как совокупность до некоторой степени сознательных и связанных с предвидением успеха условий какого-нибудь движения» (Мах, 2005, с. 116). . Часть его исследования посвящена двигательным ощущениям (независимо от их конкретной природы), которые мы получаем из опыта и которые оставляют следы, обуславливающие наши дальнейшие действия. Он описывает движения головы и глаз, анализирует чувство равновесия, связанное с одной из функций внутреннего уха, полагая, что равновесие входит в комплекс двигательных ощущений, и рассматривает внутреннее чувство движения в связке с восприятием движения внешних объектов. Так, его заинтересовал известный обман зрения («оптическое головокружение»), когда человеку в неподвижном поезде кажется, что поезд пришел в движение, тогда как движение начал рядом стоящий поезд. Изучая подобные явления, Мах пришел к выводу о взаимосвязанности сетчаточного образа, движения глаз, положения и движения тела и аппарата внутреннего уха. Ознакомившись с работами Гуго Мюнстерберга и Уильяма Джеймса, он согласился с их выводом: клинические данные свидетельствуют в пользу того, что кинестетические ощущения вызваны не центральной иннервацией, а возбуждаются периферически (в мышцах и суставах) (ibid., с. 169; см. также: James, 1950, vol. 2, p. 486–522; Münsterberg, 1888). И все же он не до конца избавился от мысли о некотором, пусть вспомогательном, участии центральных ощущений в общем чувстве движения, даже если оно афферентно в своей основе. Примечателен рассказ Маха о перенесенном им апоплексическом ударе, в результате которого он стал плохо видеть и вынужден был прервать экспериментальную работу: собственный печальный опыт стал для ученого предметом тщательного научного анализа. Точно так же Гельмгольц, читая публичные лекции, иллюстрировал их примерами собственных субъективных ощущений.

Среди учеников Гельмгольца, которые со всего мира съезжались в Гейдельберг осваивать навыки экспериментальной физиологии, был молодой русский ученый Иван Сеченов. Вернувшись в Петербург в 1860 году, он занялся преподаванием, переводами и собственными научными исследованиями, всецело посвятив себя институциализации в России экспериментальной физиологии (в качестве фундамента научной медицины) и распространению реформаторских естественно-научных взглядов. В частности, он ввел понятие мышечного чувства (Сеченов, 1942, с. 68, 91, прим. 106; 1903, с. 31), не только в медицинский, но и в публичный обиход. Это понятие Сеченов рассматривал в контексте знаний о зрительной чувствительности, которые он почерпнул у Гельмгольца, соотнося их с собственными экспериментальными исследованиями о применимости теории рефлексов для понимания всякого человеческого действия. Мысли Сеченова о мышечном чувстве нельзя назвать оригинальными, но благодаря его широкой просветительской деятельности и отсылкам в текстах к «темному», или «смутному», мышечному чувству это подспудное ощущение тела, его положения в пространстве и его движений стало общим местом в русской и советской физиологии. Кроме того, Сеченов выдвинул гипотезу об особом влиянии двигательных ощущений на формирование чувства реальности. Такая концепция отвечала его убеждениям: он искренне верил, что прогресс человечества невозможен без опоры на материалистическое мировоззрение. Все это излагалось в соответствующем стиле, и неудивительно, что впоследствии советские историки физиологии подняли на щит его достижения, провозгласив их крупным вкладом русской науки в развитие материалистического реализма в духе марксистско-ленинской идеологии (Smith, 2019).

В Великобритании теория центральной иннервации мышечных ощущений прежде всего ассоциируется в массовом сознании с именем психолога Александра Бэна. Поскольку Бэн (наряду со Спенсером) играет существенную роль в обосновании натурфилософского подхода к чувству движения, выше я отвел его взглядам достаточно места. Остается только добавить, что независимо от нашего отношения к его воззрениям он на протяжении десятков лет пользовался непререкаемым авторитетом, так что первый редактор журнала «Разум. Вопросы психологии и философии», основанного в 1876 году (при финансовой поддержке Бэна), объявил мышечное чувство «наиважнейшим для современной психологии» (Robertson, 1877, p. 98). Бэн исходил из принципа параллелизма, утверждая наличие поляризованных пассивных сенсорных состояний и ментальных актов, с одной стороны, и поляризованных сенсорных и двигательных процессов в нервной системе, с другой. Бэн заявил – и заявление это не осталось без последствий, – что, если двигательная активность не сопровождается никаким ментальным ощущением, никаким чувством усилия и волевого движения в противоположность сенсорным процессам, которым определенно сопутствуют ощущения, значит, «самое существенное различение [между сенсорными и активными функциями], какое только возможно провести в сфере разума, лишено всякой физиологической опоры» (Bain, 1864, p. 92, note). Не один он так рассуждал. Джон Хьюлингс Джексон, врач лондонской неврологической больницы на Куин-сквер, повлиявший на всю британскую неврологию XX века, вторил ему: «Поскольку общепризнано, что низшие отделы нервной системы – это отделы сенсорно-моторные, то априори вероятно, что и высшие отделы, представляющие собой физическую основу сознания, должны иметь такой же характер» [135] См.: Bastian, 1887, p. 107; см. также: Jackson, 1958b, vol. 1, p. 167–168, 501. В то время неврология как самостоятельная дисциплина еще только складывалась (Casper, 2014). . Психолог Бэн и практикующий врач Джексон стояли на одной позиции: за произвольными движениями стоит осознанность центральной иннервации.