Стейнар Бьяртвейт - Одиссей [litres]

Теперь-то вы сумели себя узнать? Кьеркегор рассказывает историю крестьянина, который пришел в город босой и купил себе чулки и башмаки, да так удачно, что еще и напиться денег хватило. И вот он пьяный отправляется домой, но на дороге падает и засыпает. Утром мимо проезжает карета, и кучер кричит крестьянину посторониться, чтобы ему не отдавило ноги. Не до конца протрезвевший крестьянин открывает глаза и, не узнав свои ноги в новых чулках и башмаках, кричит в ответ: «Поезжайте, это не мои!» Эта история, с одной стороны, смешная, а с другой – показывает всю глубину отчаяния человека, который хочет быть кем-то другим. Кьеркегор приводит два примера. Молодой парень хочет стать Цезарем и вслед за Цезарем берет себе девиз: «Aut Caesar, aut nihil» – «Или Цезарь, или ничто». И когда у него ничего не получается, он отчаивается, но не оттого, что не стал Цезарем, но оттого, что с таким треском провалил попытку исполнить свою мечту. «Однако здесь присутствует и иной смысл – то, что, не став Цезарем, ему же невыносимо быть самим собой. В глубине души он отчаивается не в том, что не стал Цезарем, но в этом своем Я, которое не сумело им стать» [53] Там же, 23. . Другой пример – молодая девушка, которая поставила все на любовь, была влюблена в саму идею любви. И когда отношения не сложились, она осталась ни с чем, так как всю себя вложила в эту любовь и был отвергнута. Она отчаивается не в любви, но в себе, и не может смотреть на себя без отвращения.

Это весьма точное психологическое наблюдение. Мы со стыдом узнаем в нем свои черты. Ведь каждый хоть раз мечтал стать лучшей версией себя. Почему мы восхищаемся другими? Какой-нибудь не в меру усердный, отчаявшийся ведущий ток-шоу наверняка торопливо скажет, что всем нам нужно за кем-то тянуться. Кьеркегор на это ответит, что тянуться надо исключительно за самим собой.

Описанные две формы отчаяния едва ли можно отнести к Одиссею. Он очевидно осознает свое отчаяние. Не раз в течение поэмы мы видим его глубоко отчаявшимся, и причиной тому вовсе не внешние обстоятельства. Нет у него и желания быть кем-то другим. Одиссей, каким его описывает Гомер, всегда отличался от остальных греческих героев. Его антиподом был Ахилл – настоящий греческий богатырь, полный силы, мужества и намерения кратчайшим путем идти к цели. У Одиссея больше смекалки, нежели силы, больше ума, чем мужества. Другими словами, он нетипичный герой. И он отчаивается. С этим отчаянием он столкнется и после кораблекрушения. Он оказывается на острове, где живет народ, любезный Зевсу. Он встретится с королевской четой, которой, может, и недостает его смекалки, зато они далеко превосходят его мудростью.

Одиссей выбирается на берег из бушующих волн, спасенный от утопления, но холод и дикие звери могут отнять у него едва теплящуюся в нем жизнь. Поэтому он заползает под оливу с раздвоенным стволом: один ее ствол дик и буен, другой прям и усыпан плодами. Он зарывается в груду опавшей листвы – как путешественник прикрывает пеплом остатки углей, чтобы сохранить огонь, так и Одиссей укрывает себя листьями. И Афина, сжалившись, посылает ему сон, который успокоит боль и усталость, смежив его веки долгожданным покоем.

Нам дали немало подсказок, что сон Одиссея после кораблекрушения – импровизированные похороны, практически смерть, но остатки углей возродят огонь к жизни на следующий день. Данте позднее помашет Одиссею рукой, когда в начале «Божественной комедии» расскажет, что очутился в сумрачном лесу, пройдя земную жизнь до половины, «и словно тот, кто тяжело дыша, на берег выйдя из пучины пенной, глядит назад, где волны бьют, страша» [54] Dante (1993). Helvetet. Oslo: Gyldendal Norsk Forlag. – Данте Алигьери . Божественная комедия. М.: Правда, 1982. .

В первых двух формах отчаяния есть нечто поверхностное. Самое страшное происходит тогда, когда ты увидел себя, понял себя, но не можешь смириться с тем, что увидел. Ты отчаиваешься в собственной слабости. Первые две формы начинались с какого-то толчка, что-то происходило с тобой – удар судьбы, как называет это Кьеркегор, что-то вмешалось в твое представление о себе и нарушило стройность картины. А теперь ты видишь не просто слабые стороны, которые можно чем-то прикрыть или поправить. Ты видишь, что ты слаб весь целиком, и тебе это совсем не нравится. И ты отчаянно не хочешь быть собой. Ты просто не хочешь иметь дело с собственной слабостью. И ты отметаешь то, что понял, пытаешься не думать об этом. Но ты не настолько примитивен, такое нельзя просто забыть. Кьеркегор описывает это с помощью еще одной яркой метафоры: Я сидит за дверью, забранной решеткой, и наблюдает за самим собой.

Ты знаешь себя вдоль и поперек. Ты достаточно умен, чтобы понять это, и достаточно глубок, чтобы признать. Но ты не можешь с этим жить. Ты похож на участника учебной программы для руководителей, который после долгих часов групповых дискуссий, наполненных откровениями, радостными и не очень, ощущает себя опустошенным и пока не понимает, что ему со всем этим делать. Потому что получил множество знаний, которые у тебя не получается встроить в свою картину мира. И ты отгораживаешься от них, так что твое Я сидит за зарешеченной дверью и наблюдает за тобой. И ты это знаешь. Окружающие видят в тебе заботливого и одаренного человека: «Это воспитанный человек, женатый, отец семейства. Деятель будущего, почтенный отец, приятный в обхождении, весьма нежный с женою, крайне чуткий к детям» [55] Kierkegaard, S. (2011). Sygdommen til døden. Helsingør: Det lille forlag, 69. – Кьеркегор С . Болезнь к смерти. М.: Академический проект, 2016. . Ты не выносишь банальных разговоров о жизни. Ты смотришь гораздо дальше. Кьеркегор пишет, что такой человек редко ходит в церковь, потому что большинство священников не понимают, о чем говорят. В переложении на современный мир можно сказать, что ты терпеть не можешь агитационных речей и задушевных бесед. Разве что с одним-двумя людьми, у которых есть что-то за душой, но с ними разговаривать страшно, потому что они слишком легко могут задеть тебя за живое.

Так что изоляция становится твоим способом выжить. Только так у тебя получается удерживать отчаяние в границах. Хотя время от времени тебе хочется уединиться и подумать. Ты устаешь от пустых разговоров. Тебе нужно одиночество, но в одиночестве тебя поджидает тоска по утраченному. В какой-то момент изоляция может стать невыносимой, и она прорывается изнутри. Ты бросаешься в жизнь, как в омут, потому что шум внутри слишком громкий, и чтобы заглушить его, нужно окружить себя еще большим шумом. У тебя всегда полно дел, проекты выстроились в очередь, один важнее другого, или же ты пытаешься забыться в развлечениях, переживаниях и чувственных удовольствиях. Beenthere, donethat [56] Это мы уже проходили. – Пер. с англ. . Мятущаяся душа в поисках чего-то, что поглотит все ее внимание и заглушит шум внутри.