Стейнар Бьяртвейт - Одиссей [litres]

Давайте поближе взглянем на две силы, действующие на Одиссея в его странствиях, и посмотрим, к чему в конце приведет каждая из них. Вот, к примеру, центростремительная сила – возвращение Одиссея на Итаку. Он рассказал Алкиною и Арете свою историю, и феаки сдержали данное обещание. Осыпав его дарами, они дали ему корабль и гребцов, которые должны доставить его домой. Судно разрезает волны подобно колеснице, которую тянут резвые кони. Даже то, как корабль карабкается на гребень волны, напоминает лошадь, выгибающую шею в стремительном беге. Даже соколы не могут угнаться за ним. Но Одиссей всего этого не замечает – он спит: «Тою порой миротворно слетал Одиссею на вежды сон непробудный, усладный, с безмолвною смертию сходный». Пока он спал, забылись все страдания и тяжкие воспоминания, все плохое, что он носил на сердце после долгой войны и многотрудных скитаний. Всего за одну ночь его доставляют домой. Феаки, похожие на эльфов, любезные богам, за одну ночь выполняют то, чего Одиссей не мог достичь двадцать лет. Потому что на его пути больше нет препятствий. Перед самым рассветом, когда на небе уже показалась утренняя звезда, они пристают к берегу. Гребцы осторожно переносят спящего пассажира на берег и отплывают. Одиссей дома.

Nostos , путешествие домой, завершилось. В двух словах его nostos – это история человека, который сбился с жизненного пути, но сумел вернуться к правильному курсу и исправить свои ошибки. В конечном счете ему даже удалось вырваться из объятий смерти – но речь идет не о царстве мертвых, а о вечной жизни в раю. Одиссей отклонил предложение Калипсо, сулившей ему бессмертие и счастье. Он решил вернуться в мир живых, где люди смертны. Но лишь в середине поэмы он поведал нам свою историю – и этот момент стал поворотным. Рассказав ее, он заслужил право вернуться домой и завершить свой nostos. Человек, который однажды сказал, что его зовут Никто, вернул себе свое имя благодаря этому рассказу. Как мы помним, nostos – это не только возвращение домой, но и возвращение к свету. И когда Одиссей засыпает на корабле феаков, мы получаем еще один намек на то, что наутро он вернулся к жизни – так же, как он вернулся к жизни после крушения и ночи, проведенной в груде опавшей листвы. Тогда он проснулся для того, чтобы поведать людям свою историю, на этот раз он просыпается дома. И когда утренняя звезда показывается на небе, ознаменовав этим его возвращение, это отнюдь не случайно. Корень nes -, от которого образовано слово nostos , связан с мифами о рассвете и об утренней звезде.

Одиссей возвращается домой, потому что ему удается рассказать свою историю. Это удается ему тогда, когда повествование и реальная жизнь сходятся воедино, нарративное и феноменологическое время совпадают. Рассказ равен моменту. При этом вполне вероятно, что вся его история – одна большая ложь. Возможно, он никогда не встречал циклопов и сирен, не спускался в царство мертвых. Это не имеет значения. Смысл, заключающийся в его истории, настоящий. И поэтому повествование, растянутое во времени, совпадает с феноменологическим моментом.

Акт познания в текущем моменте в каком-то смысле заключает в себе вечность. «Мгновение – это та двузначность, в которой время и вечность касаются друг друга» [164] Kierkegaard, S. (2001a). Begrepet angst. Oslo: De norske bokklubbene, 82. – Кьеркегор С. Понятие страха. М.: Академический проект, 2017. , – пишет Кьеркегор. Разве вы сами не замечали? Мгновение имеет свойство простираться далеко за пределы здесь-и-сейчас и вместе с тем содержать в себе максимально интенсивное ощущение присутствия. Поэтому Кьеркегор считает, что мгновение – это атом вечности, а не атом времени. Еще один датчанин, который интересовался мгновениями, – Бенни Андерсен. В своем любовном стихотворении «К сильной женщине» он описывает мгновение, которое простирается очень, очень широко: «Я обнимаю тебя так крепко потому, что должен отпустить тебя. Я обнимаю тебя лишь во времени. В вечности мы были и будем разлучены, но сейчас я смотрю в твои глаза…» [165] Andersen, B. (1978). Under begge øjne. København: Borgen, 75. . В мгновении вы можете познать саму жизнь. Все представляется таким ясным. Озарения приходят как застывшие кадры, запахи навечно врезаются в память, музыка вибрирует в ушах.

Мысль проходит сквозь рассуждения, словно нож сквозь масло – интуитивно и без всяких слов. А затем время поворачивает за угол, и момент уже миновал. Бывает так, что мы познали нечто на мгновение, а когда оно прошло – в нас остаются лишь отголоски понятого. Время не остановилось, и вы стали на миг или два старше. Вместо того чтобы горевать об ушедшем моменте, стоило бы радоваться. Ведь момент не исчез насовсем. Он коснулся вечности. Думая о своей жизни, я вспоминаю моменты, а не время. Некоторые мгновения остаются зафиксированы во времени и пространстве. Взгляд, улыбка на летней террасе под музыку «Villa-Lobos», звучащую фоном. Задушевный разговор с близким другом в ясный январский день в пустом римском амфитеатре. Двое мальчишек, вовсю горланящих песню, которую я любил в юности, в автомобиле, прорезающем осеннюю тьму по дороге на дачу. Обратите внимание: я не отсылаю к моментам счастья, о которых мы говорили в главе 2. Эти мгновения важны не счастьем, а смыслом. Они определили меня и мой смысл. Их коснулась вечность.

Такие моменты характерны для историй об античных героях. Надь считает, что они связаны с понятием hōrā [166] Nagy, G. (2013). The ancient Greek hero in 24 hours. Cambridge, Mass.: The Belknapp Press. . Оно этимологически родственно английскому hour – час. Hōrā – это момент, в котором конечное время сосуществует с бесконечным. Во многих смыслах этот момент означает правильное, подходящее время. Когда мы говорим «время пришло», мы имеем в виду именно hōrā . С этим же понятием связано слово heros , от которого происходит «герой». Герои обычно ждут идеального момента, когда все сложится как надо. Они могут прожить всю жизнь, так и не дождавшись своего часа. В этом описании мы узнаем и Ахилла, и Одиссея. Но однажды нужный момент все-таки наступит. И тогда они совершат свой героический поступок, их telos будет осуществлен. Они достигнут эвдемонии, то есть выполнят то предназначение, к которому вел их деймон. И тогда их героическая судьба получит цельность и завершенность [167] Cavarero, A. (2000). Relating narratives. Storytelling and selfhood. London: Routledge. . Для большинства греческих героев это мгновение наступает в момент смерти, но не для Одиссея. Надь полагает, что в тот момент, когда Одиссей ступает на землю Итаки, возвращается к свету и к жизни, он достигает бессмертия. Это – его hōrā.