Элизабет Лукас - Свой путь направь к звезде. Душевное равновесие в трудное время

Что не под силу одному, сумеют совершить двое. Может статься, что нашей 50-летней женщине для решения специфической проблемы, когда-то вкравшейся в ее жизнь и теперь мешающей окончательному очищению, потребуется совет специалиста.

Не могу не вспомнить об одной пациентке того же возраста, которая пришла на прием, потому что узнала себя в книге моего коллеги Михаэля Титце «Исцеляющая сила смеха». Вот текст, так сильно взволновавший ее:

«Я гулял со своим трехлетним сыном. Дорожка, по которой мы шли, вела мимо детской площадки, оформленной в духе сказочных приключений. Малыша невозможно было удержать! С большим увлечением он принялся испытывать игровые приспособления, придуманные и установленные здесь творческими изобретательными людьми. Рыцарский замок пришелся ему особенно по душе. В нем были башни, висячие мосты и смотровые площадки, к которым вели различные пути. Удобная деревянная лестница представляла собой самый легкий путь. Но можно было вскарабкаться наверх и по широкой приставной лестнице с далеко отстоящими друг от друга ступеньками. Это требовало от ребенка некоторых усилий. И был еще самый трудный вариант – гладкий шест, по которому нужно было подниматься, повисая на руках.

К этому шесту и направился мой сын в первую очередь, но вскоре понял, что переоценил свои силы. Тогда он перешел к приставной лестнице и с напряженным старанием взобрался по ней на смотровую площадку, а затем, сияя от радости, съехал вниз по шесту.

Тем временем к сказочному замку подошла хмурая женщина с мальчиком примерно лет пяти. Некоторое время мальчик наблюдал за моим сыном и наконец нерешительно приблизился к игровым конструкциям. Его мать, упершись руками в бока, смотрела на него с выражением неодобрения и пренебрежения. Не успел мальчик ухватиться за шест, как тут же раздался ее резкий и властный голос: „Андреас, брось! Это слишком опасно, кто знает, что может случиться!“ Мальчик безропотно отошел от шеста. После недолгого размышления он нацелился было на приставную лестницу. Но и это его намерение не смогло осуществиться, так как мать вновь крикнула ему: „Андреас, брось! Это слишком трудно. Ты не справишься!“ В результате мальчику ничего другого не оставалось, как подняться наверх простейшим путем, по обычной деревянной лестнице – удовольствие, прямо скажем, небольшое.

Между тем мой сынишка снова начал карабкаться по приставной лестнице. Андреас уже стоял наверху и внимательно следил за ним. Каждый раз, когда нога малыша соскальзывала с перекладины и казалось, что он вот-вот упадет, на лице Андреаса появлялась еле заметная улыбка удовлетворения. Но мой трехлетний герой все-таки добрался до площадки и, с веселым визгом добежав до шеста, спустился вниз.

„Ты бы никогда так не смог, Андреас!“ – воскликнула строгая мать с презрительной интонацией. Вероятно, уже не в первый раз она внушала своему сыну, что он бездарь».

«Это точная картина моего детства! – заявила пациентка, кипя от возмущения. – Мне никогда ничего не разрешали, я всегда была аутсайдером в глазах подруг и полной неумехой в глазах родителей. Они мне все запрещали, все портили, все коверкали, поэтому и теперь никто не принимает меня всерьез, все смеются надо мной!»

Да, это был сверхтяжелый шкаф из домика двоюродной бабушки, унаследованный еще в детстве и остававшийся все последующие годы на своем старом месте. Как много пространства он занимал в жизни пациентки, как из-за него было темно! Да и хранились в нем только бесполезные вещи, только рухлядь: упреки на упреках, обвинения, неосознанные собственные слабости, застарелые страхи, глубоко скрытые комплексы. Видимо, при чтении того текста дверцы шкафа чуть-чуть приоткрылись, и из него потянуло невыносимо противным, затхлым запахом, отравившим все пространство вокруг.

Что нам было с ним делать? Открыть нараспашку, засунуть голову внутрь и оплакивать его содержимое? Реконструировать и без конца пережевывать старую травму? Захочет ли пациентка вообще жить в домике после этого?

«Мы разберем шкаф на части, – решила я, – разрежем его на кусочки. По частям его можно будет вынести за дверь, на свежий воздух, постепенно освободить от него стену и пол и впустить на его место расцветающую радость обновления». Я сказала пациентке о своих планах, и она согласилась с ними.

Первый кусочек, который мы совместно вынесли из домика, состоял из жалоб на несчастную судьбу, полную страданий. «Давайте посмотрим на Андреаса с объективной, деловой точки зрения, – предложила я. – Это здоровый мальчик, иначе он лежал бы в постели или находился бы в больнице. У него есть мать, значит, он не сирота. Мать ходит с ним гулять, водит его на детскую площадку, тратит на него свое время. Он не болтается где попало, не брошен, всегда под надзором. У него нормальные руки и ноги, сильные мускулы и такие же возможности, как и у другого мальчика, лазающего по рыцарскому замку. Он тоже испытывает потребность в расширении собственных границ. Единственное, что отличает его от другого мальчика, – это блокирующее влияние его матери (какие бы причины ее к тому ни побуждали). Пока все правильно?» Пациентка кивнула.

«Хорошо, – продолжала я. – Итак, у него есть все что нужно, он полностью оснащен для успешного развития и наращивания своих сил. Но он не пользуется своим оснащением из-за авторитарных запретов матери. Вы утверждаете, что узнали себя в описании этого мальчика?» Пациентка снова кивнула. «Тогда и вы, как Андреас, имеете полный комплект снаряжения, чтобы мужественно идти по жизни и развиваться дальше, а вдобавок еще то преимущество, что вы не пятилетний ребенок! Вы можете сопротивляться блокирующим влияниям. Можете критически относиться к советам и наставлениям. Вам уже не нужно слушаться родителей. Что вам мешает вскарабкаться по приставной лестнице и приобрести ценный опыт, как это сделал сынишка автора? Пусть с опозданием на несколько десятилетий, но тем не менее! Разве судьба не благоприятствует вам?»

«Я уже не смогу!» – раздраженно воскликнула пациентка. «Постойте, – возразила я, – получается, что вы берете на себя роль матери Андреаса. Вы хотите сами себя заблокировать? Зачем?» Пациентка испугалась: «А может ли быть так, что я уже давно играю эту роль?» – спросила она. «В настоящий момент может быть так, что вы навсегда покончите с этим», – ответила я, и большой обломок шкафа очутился снаружи.

Следующий кусок, за который мы взялись, представлял собой скопление упреков и обвинений. Ими было пропитано отношение пациентки к своим родителям, в тексте, с которым она себя идентифицировала, их тоже угадывалось немало. Но действительно ли мы вправе осуждать мать Андреаса? Она считает, что шест слишком опасен, – и в самом деле, даже «незаблокированный» ребенок не рискует подняться по нему. Она считает, что приставная лестница слишком трудна, – и в самом деле, даже «незаблокированный» ребенок поскальзывается на ней и чуть не падает. И не является ли ее злосчастное высказывание «Ты никогда так не сможешь» попыткой (к сожалению, довольно непедагогичной) уберечь своего сына на будущее от разочарований и тяжелых переживаний? Ее поступками двигало внимание к сыну и забота о нем, но, как известно, грань между заботой и чрезмерной опекой очень тонка. Слова «неодобрительно», «пренебрежительно», «презрительно», которыми характеризуется в тексте ее отношение к Андреасу, – это всего лишь интерпретация ее внешнего поведения, а подобные истолкования чужой манеры держать себя чаще всего бывают ошибочны. Кроме того: что мы знаем о матери? Может быть, когда-то с ней самой произошел несчастный случай? Или ей приходилось ухаживать за родственником, попавшим в аварию? Может быть, смерть разлучила ее с любимыми людьми? Может быть, она одинока, и в сыне заключена вся радость ее жизни, которую она не хочет подвергать риску ради ребяческого удовольствия? Кто знает, отчего появился этот сумрачный налет на ее лице и в ее душе?