Сандерс Э.П. - Иисус и иудаизм

4 РЕЧЕНИЯ

Приступая к обсуждению непростой темы, исследователи часто предупреждают об ожидаемых трудностях, говоря, что это одна из «самых трудных» и «наиболее дискуссионных» проблем в данной области. Автор этой книги — не исключение» и я пользовался этой формулой неоднократно. Мы подошли к теме, для которой такая защита вполне оправдана. Есть несколько главных проблем: Какова основная концепция царства в вести Иисуса? Если на этот вопрос можно ответить, что еще можно об этом сказать? Каков диапазон значений понятия «царство»? Когда оно должно наступить, или, если оно уже наступило, то в каком смысле? Какова связь между Иисусом и царством, которое он провозглашал? Теоретически, чтобы ответить на эти вопросы, необходимо иметь под рукой надежное решение проблемы источников, полный формально-критический анализ 2** большинства перикоп синоптических евангелий и набор критериев для установления аутентичности материала речений. Как я уже говорил, именно большая степень неопределенности во всех этих моментах послужила одной из причин, побудивших меня искать альтернативный способ описания целей Иисуса и его отношений с современниками. Тем не менее мы должны теперь уделить внимание материалу речений — хотя и не такое, какое ему обычно уделяется в новозаветной науке. После этого краткого пролога я приведу пример, иллюстрирующий причины трудностей, с которыми мы сталкиваемся при попытке ответить на поставленные выше вопросы, и затем перейду к более детальному рассмотрению проблем, связанных с темой «Иисус и царство».

Царство как эсхатологическая реальность

Как известно любому студенту, изучавшему курс «Введение в Новый Завет», Иоханнес Вайс «сделал открытие», что царство Божье в вести Иисуса было эсхатологическим: это сверхъестественное событие, которое, как ожидал Иисус, должно было произойти в ближайшем будущем 1. Альберт Швейцер добавил убедительности этому открытию — главным образом, блестящим обзором новозаветных исследований девятнадцатого столетия (в основном немецких), показавшим, что мнение каждого исследователя о вести Иисуса определялось его собственными пристрастиями и философскими установками, а более всего — мировоззрением эпохи 2. После этого Швейцер с вызывающей удивление четкостью описывает отличительные особенности еврейского мировоззрения первого столетия: это мировоззрение было эсхатологическим (или апокалипсическим) 3, и Иисус, очевидно» разделял его со своими современниками.

Реконструкция миссии Иисуса, данная самим Швейцером, была, помимо всего прочего, весьма произвольной, и ее нетрудно оспорить, К тому же Швейцер не был специалистом по еврейской литературе и во многом зависел от материалов и исследований, которые были легко доступны (т.е. имелись на немецком языке) в то время, когда он писал свою книгу 1'. Некоторые из ошибок в его трактовке Иисуса возникли из-за неверного приписывания «догм» иудаизму первого столетия. Самый очевидный пример — это краеугольный камень его аргументации: наступлению царства должны предшествовать страдания'. Такое мнение трудно найти в материале, который можно датировать до 135 г. н.э.

Глассон предложил более радикальную критику позиции Швейцера: описанной им эсхатологической схемы вообще не существует. Глассон сосредоточивает внимание на одной из главных тем Швейцера — должен прийти некто с неба (Сын человеческий), и установленное им царство должно повлечь конец этого мира.

Мессианские верования становятся все более и более разнообразными, и нет ничего, что напоминало бы схему, предложенную с такой определенностью школой Швейцера/Бультмана. Когда упоминается Мессия, то это Мессия типа воителя. Нет никакой трансцендентной личности, сходящей в славе, чтобы произвести последний суд. 6

Утверждение Глассона совершенно справедливо. Картина Сына человеческого, идущего судить, и т.п., обязана своим происхождением синоптическим евангелиям 9. Ранее мы видели, что в материале, отражающем эсхатологические чаяния, Мессия обычно не фигурирует, Однако эсхатологические чаяния были: в виде надежды, что Бог оправдает и восстановит Израиль 9.

Так как мотивы, которые теснятся вокруг этой большой темы, меняются (сын Давида, новый храм, допуск язычников), можно говорить о разных богословиях возрождения. Однако если представлять себе эти чаяния как распространенную (вероятно, не универсальную) надежду на возрождение Израиля, которая может охватывать множество тем, то такое представление, по-видимому, лучше соответствует имеющимся данным. Мы могли бы, в частности, отметить аргументацию Глассона против ожидания сверхъестественного царства. Этот аспект еврейской эсхатологической надежды далеко не всегда удается прояснить. Можно показать, что даже там, где предлагается сверхъестественное решение проблемы зависимого положения Израиля, как, например, в Вознесении Моисея, трансцендентный аспект — это только риторическая фигура для обозначения всемирной победы 9. Мы вернемся в этой связи к вопросу о собственных ожиданиях Иисуса и столкнемся с той же самой проблемой интерпретации. Сейчас же необходимо подчеркнуть, что в иудаизме была широко распространена надежда на будущую решающую перемену — все равно земного или сверхъестественного характера. Как мы видели, приведенные выше результаты нашего исследования показывают, что Иисус разделял эту надежду. Общая картина его миссии — эсхатологическая, и мы уже приводили надежные свидетельства того, что он сам надеялся на возрождение Израиля.

Статья Глассона заслуживает похвалы за то, что автор возражает против точки зрения Швейцера с научных позиций, на основе исторических исследований, а не с помощью семантических уловок, когда пытаются отрицать, что под «царством» Иисус действительно имел в виду «царство» 10. Далее, Глассон прав в тех конкретных пунктах, на которые он обращает особое внимание. И тем не менее общее утверждение, что Иисус ожидал царства и что это ожидание может быть понято в контексте чаяний и надежд его современников, остается в силе. Вайс и Швейцер попали в точку, даже если и не были правы в каких-то деталях, и они, особенно Швейцер, поставили научное сообщество перед реальной проблемой.

Перед тем как перейти к принципиальной оценке позиции Швейцера, отметим развитие, которое получила проблема царства в недавних работах, а именно утверждение, что царство — это не концепция и не идея, а символ. Далее в этой главе мы будем часто обращаться к двум работам Нормана Перрина, в которых хорошо представлена основная линия, выражающая консенсус научного сообщества. Сейчас, однако, мы отметим другую позицию, к которой он пришел в одной из своих последних работ, «Jesus and the Language of the Kingdom», 1976. По его утверждению, «в принципе неправомерно представлять себе Царство Божье, о котором говорил Иисус, в терминах "настоящее" или "будущее"» 11. А неправомерно такое различение потому, что «царство Божье» — это не концепция, а символ, сознательно используемый Иисусом «из-за его способности апеллировать к исторической памяти», С его помощью Иисус хотел заставить «своих слушателей воспринять древний миф [о царстве] заново со всей серьезностью, чтобы они начали предвосхищать проявление реальности, о которой он говорил, в конкретной актуальности своего опыта» 12.