Владимир Чугунов - Авва. Очерки о святых и подвижниках благочестия

Как понятно стало чувство наших предков в этом храме, как правы они были, говоря, что не ведали они, где находятся, на небе или на земле: они и на самом деле были ни на небе и ни на земле, но между небом и землёй (речь о посланниках в Царьград святого князя Владимира – примечание автора).

Входишь… И отовсюду, сверху и снизу, со всех сторон душу наполняет чувство пространства и свободы. Со стен звучит тихо и гармонично это золото, оттенённое дивным и благородным орнаментом. Разве могут быть не золотыми, не сверкающими нетленным, нержавеющим золотом стены Храма? Разве могут быть не золотыми стены и здания небесного Иерусалима, спустившегося на землю? Это само собой разумеется, и здесь это показано.

Перед глазами эти колонны справа и слева, вдали высится алтарь, а свод зовёт к себе, под себя, пережить его небесность, и входишь, становишься под ним, в самой его середине, он тихо и властно объемлет душу и входит в неё…

Запрокидываешь голову, насколько можешь, чтобы глотнуть этот свод полной грудью, напиться ею и раствориться в нём, и душа уплывает в его безмерности, теряется чувство тяжести, телесности, летишь, летишь, как птица.

Но снова опускаешь голову и снова изумлённо смотришь на высящийся алтарь, на боковые колоннады, на колонны хоров с их кружевом мрамора, с непрекращающимся звучанием золота стен, и снова улетаешь к своду…

Приближаешься к алтарю, опустевшему и лишённому своего престола. Здесь мысль невольно несётся к прошлому: как здесь всё было, если ограбленный скелет храма так дивен…

Что было здесь, когда Патриарх и Царь со всем клиром и синклитом, в златых одеждах, в золоте небесного Иерусалима священнодействовали в этом алтаре, и храм наполнен молящихся, и курился фимиам: когда была полнота живой Софии, а не омертвевшее тело её? Какой был замысел богослужения в этом храме?

Не было на земле подобного по красоте богослужения.

А ныне… ныне храм Бога, но не христианского, отнят у Христа и отдан Лжепророку. Но и ныне здесь молятся и молятся достойно, достойнее тех, кому принадлежит храм… Бог сдвинул светильник и отдал храм чужому народу. Они молились. Как прекрасна, благообразна, чинна была эта молитва, как красивы были они сами, мирно и благоговейно то склонявшиеся, то поднимавшиеся в молитве, как благородно звучали их восточные напевы в молитвословии. Они, пленив Храм, обарабили его, дали ему своё лицо, свою душу. Конечно, они не заметили, не знают св. Софии, ограничили её до мечети, но они явились и являются благоговейными «местоблюстителями». И их молитва, их благочестие производят чарующее, успокаивающее душу впечатление: «из уст и ссущих совершил еси хвалу». Они – младенцы и «сущие». Храм отнят от недостойных и до времени вверен местоблюстителям.

И невольно подумалось: они достойнее нас, тех, которые недавно ещё собирались «водрузить крест на св. Софии», чтобы безобразничать там безвкусием и рабством своим… Но София этого не допустила, отвергла непрошеных и осталась у прежних детей…

София есть Храм вселенский, абсолютный храм вселенского человечества и вселенской Церкви, имеющий для христианского мира в его истории значение, аналогичное Иерусалимскому Храму, интегральное значение. Иерусалимский храм принадлежит Ветхому Завету, началу истории, посему он должен был упраздниться, Храм Новозаветный принадлежит вселенскому будущему Церкви, а сейчас, пока нет вселенской Церкви в её исторической силе и славе, после разделения церковного, после Фотия и Веттулария отнят у христиан и отдан местоблюстителям.

И снова: какая слепота, какая детскость у нас, когда мы считаем себя, Россию Николая II и Распутина, Святейшего Синода, Плеве и Победоносцева, достойной и готовой воздвигать крест на Софии: говорят, приготовили даже в Питере, с какого-то приходского храма, крест на Храм Софии, думали, как Магомет, окровавленными сапожищами вступить в Софию и наложить и в ней на стене свою лапу, синодальным хором пленить эти стены.

Но в гневе воззре Господь, и посмеяся нам…

И правы пути Твои, Господи!

Но или София есть археология, памятник прошлого, музейная ценность, – но против этого говорит… она сама: пусть судит и свидетельствует об этом имеющий очи видеть и уши слышать, – здесь носится Дух Божий, благодать Божия, зов Божий, веление Божие, непреложность обетования, София живёт божественной, бессмертной жизнью, София есть потрясающий факт для сознания и современного и всех времён христианства; или – София – символ, пророчество, знамение. У старообрядцев есть мудрое, как вижу теперь, поверье, что София будет восстановлена в конце мира. Если освободить эту мысль от эсхатологического испуга, её окрашивающего, то это значит, что София осуществится, станет возможной лишь в полноте христианства, в конце истории, когда явлен будет её самый зрелый и последний плод, когда явится Белый Царь, и ему, а не политическому «всеславянскому царю» (строка из стихотворения Тютчева – прим. автора) откроет свои врата Царьград, и он воздвигнет Святую Софию, а освятит её не распутинский ставленник, но вселенский патриарх… И посему история не кончена… Мы ещё в «средних веках» в смысле варварства и идём к новому средневековью в смысле вдохновения Истории – впереди, хотя мы уже видим и чувствуем её конец, к чему она идёт, но история внутренне не окончена, она на полном ходу, и прочь туман и испуг, навеянный тяжёлым часом истории, внемлите гласу Святой Софии, её пророчеству, она не в прошлом, но в будущем, она зов векам и пророчество, история окончится внутренне в Царьграде и лишь тогда станет возможно, без испуга и не от утомления говорить об «эпилоге истории»… Есть история, история внутренне не закончилась, пока нет в мире христианской св. Софии, пока она не стала хотя на мгновенье победным фактом истории, вот что говорила мне св. София.

Разумеется, обыденное «православное» сознание считает, что время Софии в прошлом, когда был православный царь и патриарх в Царьграде. Но это до очевидности не так: то была Византия, определённая, местная и по отношению ко всему остальному миру насильственно тираническая, как и по отношению к местной, вообразившей себя вселенской церкви. Но св. София, хотя и создана Византией, точнее, всем эллинством, но возвышается над византизмом, есть его отрицание.

Как возможна оказалась св. София в Византии?

Как могла она иметь своим строителем Юстиниана, так же отразившего на себе черты византийца?

Это – загадка, нет, это – тайна. Или это значит, как всего естественнее думать, что София адекватно выражает Византию, но тогда она должна была бы погибнуть с нею, а она живёт? И разве Византия, это зрелище церковных разбоев и насилий над Церковью, а вместе и непрестанного надмения поместной церкви, может быть признаком достойной Софии?