Степан Жихарев - Записки современника

Знак литературности стоит не только на языке и стилистической манере, но и на самом содержании «Записок». Здесь очень много всякого рода рассказов, анекдотов, сцен, историй, очерков и эпизодов, записанных со слов рассказчиков и очевидцев или почерпнутых из книг. Они не имеют никакого дневникового значения и оказываются в полном смысле «вставными новеллами». Собраны анекдоты о Екатерине II, Потемкине и Л. А. Нарышкине, о Державине,

, 1Г. Â. Власьев. Потомство Рюрика, т. I, ч: 2 («Князья Ворятин-cMHJ. ÖI6.. lÖÖß. стр. 140.

П. Свиньине, об одном «мудром» сановнике, говорившем только афоризмами, и т. п. Записаны новеллы самого разнородного содержания: авантюрные и нравоучительные, чувствительные и смешные. Из них можно было бы сделать целый сборник с заманчивыми заглавиями: «Обманутый муж» («происшествие, драма или роман — как угодно»), «О людях, которым нет ни в чем удачи», «Как русский мужик двух дипломатов перехитрил» (про лосиху-корову), «Сказание о французё Перрене» и проч. Есть любопытные очерки о людях и нравах, рисующие русскую жизнь того времени в различных ее вариантах: «В гостях у актера Яковлева», «Великий антикварий» (о чудаке Селикадзеве), «Муж старинного покроя» (чиновник Дубинин), «Помещик-самодур» (о Л. Д. Измайлове), «Певец-удалец Рожков у Аспазии» и проч.

Для некоторых из этих рассказов эпистолярная форма использована не только в стилистическом направлении, но и в композиционном: она дает возможность и право замедлить развязку. Так, рассказ о помещике Волчкове разделен на две записи; история о сумасшествии дочери и матери рассказана с перерывом, мотивированным необходимостью выйти из дома. Что касается «сказания о французе Перрене», то эта авантюрная (даже детективная) новелла рассказана в несколько приемов (см. записи от 22 и 30 июля, 29 сентября и 21 октября). Было бы наивно думать, что такое расчленение и торможение истории о Перрене произошло на самом деле в силу случайных внешних причин: это, конечно, чистейшая литература, хотя и появившаяся в переписке с другом.

Влияние «карамзинизма» сказывается и на внутренней структуре «Записок» — на отборе фактов, на охвате действительности. В дневниках Жихарева дана не столько картина эпохи, сколько ее панорама: действительность представлена в них как поток самых разнообразных фактов, лиц и происшествий — без осмысления причинных связей, без отделения главного от второстепенного, а только с опорой на восприятие, на впечатление, на эмоцию. Автор — «искусный наблюдатель» страстей и желаний (по Муравьеву), охотно рисующий бытовые и интимные подробности жизни, но почти не задумывающийся над вопросами исторического, государственного, общественного бытия. На первый план выдвинуты вопросы «частной», личной жизни и морали; история появляется на страницах этой летописи только в тех случаях, когда мирное течение частной жизни нарушается звуками военной трубы. Так как в годы 1805—1807 это случалось довольно часто, то в дневниках-письмах Жихарева речь неоднократно идет об отдельных сражениях и общем положении на фронте; характерно, однако, что он никогда не говорит о сущности происходящего, об историческом смысле событий и об их перспективе, а только о впечатлении, произведенном данным событием на общество. История изображается здесь как посторонняя стихийная сила, врывающаяся в жизнь людей и не зависящая от их воли; кончается действие этой силы — и история исчезает. Дневник 1805 г., например, заполнен бытовыми подробностями московской жизни: балы, гулянья, спектакли, скачки, лекции и т. п. Осенью началась война: «Москва находится в каком-то волнении по случаю объявленной войны с французами,— записывает Жихарев. — В обществах об ней только и говорят: ожидают чего-то чрезвычайного». Далее он отмечает любопытную бытовую деталь: «Князь Одоевский нарочно нанимает на Мясницкой против почтамта маленькую квартирку, чтобы видеть, когда приходит почта, и чтобы первому получать известия, с которыми тотчас и отправляется по своим знакомым или в Английский клуб, где вокруг него всегда собирается кружок нувеллистов». Другого рода наблюдений или размышлений, связанных с войной 1805 г., в дневнике почти нет. Характерно, что не отмечены даже такие важные военные эпизоды, как капитуляция австрийской армии под Ульмом, победа русских под Кремсом, Шенграбенское сражение.

Битва под Аустерлицем произошла 20 ноября (по старому стилю); первые известия о ней дошли до москвичей только 29 ноября. «Мы решительно ничего не знаем, —записывает Жихарев накануне, — а должно случиться чему-нибудь важному, потому что кареты беспрестанно шныряют по Тверской, останавливаясь у подъезда главнокомандующего, точно как в большой праздник, когда приезжают с поздравлениями». Следуют подробности о том, как ведут себя важные лица: Долгоруков, Валуев, Марков и др. «Непременно что-нибудь да знают или вскоре узнать должны», — волнуется Жихарев. И вслед за этим характернейший для карамзиниста скачок: «А между тем жизнь частных людей идет своим чередом: буйные страсти кипят и бушуют в сердцах земнородных». И начинается очередной рассказ, никакого отношения к войне не имеющий: «Вот в соседстве нашем случилось недавно происшествие, драма или роман — как угодно» и т. д.

Это вовсе не значит, Что Жихарев был лишен патриотических чувств, что судьба родины мало его беспокоила; дальнейвше записи об итогах Аустерлицкой битвы достаточно ясно показывают, что такие упреки по его адресу были бы несправедливы и неуместны. «Мы не привыкли не только к большим поражениям, но даже и к неудачным стычкам, — пишет Жихарев 29 ноября, — и вот отчего потеря сражения для нас должна быть чувствительнее, чем для других государств, которые не так избалованы, как мы, непрерывным рядом побед в продолжение полувека». 2 декабря он прибавляет: «Кажется, что мы разбиты и принуждены были ретироваться по милости наших союзников; но там, где действовали одни, и в самой ретираде войска наши оказали чудеса храбрости». 144 144 В современных исторических исследованиях это подтверждается фактами и документами (см.: Е. В. Т а р л е. М. И. Кутузов — полководец и дипломат. «Вопросы историй», 1952, № 3). Мы говорим не о недостатке патриотизма, а о самом его содержании, т. е. об ограниченности исторических представлений и интересов Жихарева. Отметим кстати, что в начале века не было еще «Истории государства Российского» Карамзина, а была только его историческая повесть «Марфа Посадница», в которой нет никакой истории, а есть только «характеры» и которую, кстати сказать, Жихарев знал наизусть (см. запись от 21 января 1806 г.). Положение изменилось после войны 1812—1814 гг., давшей решительный толчок развитию русской общественной и исторической мысли. К сожалению, дневники Жихарева этих лет до нас не дошли.