Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Этот букет противоречий был аранжирован высочайше санкционированным формальным запретом мужеложства, образовав своего рода неадекватную и пришедшую (после 1905 г.) в упадок систему преследования. Критики единодушно полагали, что «одно из наиболее крупных зол: <...> фактическое неприменение закона, <...> случайный и неравномерный характер репрессии, обрушивающейся на одних, но щадящей других, сильных своим положением, влиянием, связями» 73. Эвфемизация — сокрытие непристойных поступков элиты — нашла свое самое красноречивое выражение в судах, где лишь крошечный процент дел касался представителей привилегированных сословий, по крайней мере, внешне. Этому как будто противоречит статистика: из 440 осужденных за мужеложство в царской России с 1874 по 1904 год к высшим кругам принадлежало около 5% «педерастов», причем их доля в общем количестве осужденных за эти годы — около 2,8% 74. Однако при внимательном рассмотрении выясняется, что только отдельные государственные сановники понесли кару за мужеложство. Чаще всего осуждались люди «свободных профессий» («артисты, медики, литераторы, преподаватели, священники»), прислуга и ремесленники 75. Одновременно большой процент осужденных за мужеложство, сравнительно с количеством осужденных за все прочие преступления, приходился на долю нерусских, преимущественно «восточных народов, отличающихся наиболее страстным темпераментом», при том что около 72% осужденных за мужеложство относились к европейским славянам (русским, украинцам и белорусам) 76.

Критики закона о мужеложстве отмечали его низкую эффективность. С подобными делами судебная система справлялась менее успешно, чем с традиционными преступлениями, поскольку лишь 41,28% дел о мужеложстве завершалось осуждением (сравнительно с 66,25% в случаях всех прочих преступлений) 77. Судьи конца царской эпохи чаще всего были склонны оправдывать обвиняемых или, при невозможности этого, назначать незначительные или более мягкие наказания 78. Дел о мужеложстве было чрезвычайно мало, и за тридцать один год, вплоть до 1904-го, наблюдалась тенденция постепенного снижения их доли на фоне прочих уголовных дел 79. Прокуроры Москвы и Петербурга, по-видимому, сделали выводы из замалчивания скандалов конца 1880-х годов, связанных с именами князя В.П. Мещерского и великих князей, и практически свернули преследование за добровольное мужеложство 80.

Согласно доступным источникам того времени, полицейские преследования добровольного и отягчающего мужеложства основывались на жалобах населения и родителей жертв. Неудивительно, что, когда «педерасты» открыто предавались сексу в общественном месте (особенно в пьяном виде или со скандалами), они подвергали себя большему риску. Архивные отчеты судов о мужеложстве, а также литература по судебной медицине и психиатрии свидетельствуют, что полиция редко выступала инициатором арестов. Она начинала действовать по получении заявления или в случае, когда целый ряд обстоятельств привлекал повышенное внимание к конкретному «педерасту». В 1871 году двое пьяных мужчин вступили в анальное сношение вблизи полотна царскосельской железной дороги и были арестованы проходившими мимо околоточным надзирателем и двумя городовыми 81. В 1887 году в Витебске портье гостиницы «Вокзальная» наблюдал в замочную скважину, как дворянин Павел Петрович Пиза-ни в своем номере «совокуплялся <...> через задний проход» с гимназистом-евреем. Полиции пришлось «обратить внимание на странный образ действий дворянина», а позже, уже в гостинице «Славянская», П.П. Пизани застукали на месте преступления, а его малолетние партнеры бьтли «разысканы и допрошены» 82. Петр Мамаев, арестованный в 1888 году на Пречистенском бульваре и в конце концов осужденный за «пассивную педерастию», на момент ареста был пьян и затеял драку 83. В противоположность активным мерам, принимаемым полицией Берлина и Парижа, российские стражи порядка середины XIX века не прилагали усилий для борьбы с этими преступлениями. Считалось общепринятым, что «интимный характер гомосексуальных действий делает последние почти неуловимыми», поэтому только единичные дела доходили до суда 84. Случаи, подпадавшие под ст. 996 («если <...> преступление было сопровождаемо насилием или же совершено над малолетними или слабоумными»), составляли основной поток дел о мужеложстве. В таких случаях судебная медицина могла предоставить более наглядные данные, и обвинение отталкивалось именно от них. Статья 995 против добровольного мужеложства практически не действовала в большинстве городов России конца XIX века.

Из общего числа однополых половых преступлений царскими судами чаще всего рассматривались дела об «изнасиловании» мальчиков и мужчин. За период 1874-1904 годов на один приговор по ст. 995 приходилось четыре приговора по ст. 996 а5. И В.О. Мержеевский, и В.М. Тарновский сомневались, что изнасилование действительно могло иметь место, когда оба партнера были подростками или, по крайней мере, несовершеннолетними. Врачи осторожно намекали, что барьер сфинктера можно преодолеть только с согласия партнера — и анатомия, и необходимость предрасположенности партнера к однополому сексу исключают возможность однополого «изнасилования» и, соответственно, превращения «рецептивного» мужчины в «жертву» 86. Однако в реальности изнасилование мужчин мужчинами в царской России было куда более грубым и сложным, и судебно-медицинская практика не отвергала мнения, что вопреки теоретическим изысканиям столичных авторитетов пенетриро-ванные мальчики и юноши могли всё же становиться жертвами. Возможно, жестокость этих случаев побуждала большинство врачей проводить детальные исследования и оказывать помощь полиции в обосновании обвинения. Основными признаками анального насилия были травматические кровоподтеки и ссадины, трещины в анусе, порезы на теле жертвы или кровь, оставшаяся и обнаруженная на пенисе преступника. Опираясь на эти признаки, судебные врачи делали заключения, позволявшие быстро решать такие дела. Чем беззащитнее была жертва (в силу возраста), тем однозначнее были медицинские заключения 87.

В последнее мирное десятилетие царского режима был отмечен рост обвинительных приговоров в делах о мужеложстве 88. Их число превысило даже число обвинительных приговоров по уголовным преступлениям, совершенным в первое десятилетие 20-го столетия. Соответствующая цифра возросла на 35% (вследствие беспорядков, вызванных революцией 1905 года), что документально зафиксировано статистикой Министерства юстиции 89. После 1910 года число зарегистрированных преступлений, связанных с мужеложством, поднялось еще в три раза 90. Опубликованная правительством статистика не разграничивала добровольное и отягчающее мужеложство, но, согласно предположению Бориса Ивановича Пятницкого, лица, осужденные без сообщников, были скорее всего виновны в отягчающем мужеложстве. Такие преступники составляли примерно 78% из '504 осужденных за 1905—1913 годы. Они обвинялись по ст. 996, и подобная пропорция не отличалась от того, что наблюдалось в предыдущие десятилетия 91.