Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Врачи смотрят на гомосексуалистов как на несчастных пасынков судьбы, как на калек, подобных слепым, глухонемым и т. п., обязанных своим недостатком лишь физиологическому уродству, но никак не могут считать их злонамеренными развратниками, оскорбляющими общественную нравственность, почему и для обозначения этого болезненного состояния применяется термин извращение (inversio), а не извращенность или тем более развращенностьК

Петроградский профессор Виктор Павлович Протопопов (1880—1957) выступал за прогрессивный подход. Отвергнув религиозные и морализаторские взгляды старого режима и встав на точку зрения, уже обретшую широкую поддержку в медицинских кругах Запада, советская юриспруденция и медицина, был убежден В.П. Протопопов, будут в состоянии поставить на рациональную почву лечение этой половой аномалии, ведь «гомосексуалисты» — это жертвы биологического уродства и не могут нести ответственность за свои сексуальные порывы, а современное общество, свободное от буржуазного филистерства, не вправе более осуждать их на тюремное заключение и вместо этого должно приглашать их в клиники. Советский психиатр писал это, когда новый Уголовный кодекс еще обсуждался в Народном комиссариате юстиции, аргументируя вышеозначенным образом необходимость декриминализации мужеложства.

В политике Коммунистической партии 1920-х годов на первом месте стояли кардинальные вопросы упрочения нового строя. После заболевания В.И. Ленина в 1922 году и его смерти в 1924-м последовала схватка за власть. В первые мирные годы советского режима основной темой дискуссий стали споры И.В. Сталина с его оппонентами по проблемам индустриализации. Именно в этом контексте следует рассматривать двойственность подхода большевиков к однополым отношениям. Большевики считали, что половые вопросы, несмотря на их очевидную важность для революции, были в целом элементами надстройки, которые разрешатся сами собой, стоит сформироваться коллективистскому экономическому и социальному базису. Более того, государство дало указание медицине (которой при старом режиме не доверяли проводить экспертизы) сформулировать на материалистической основе критерий, какие граждане являются «здоровыми», а какие — «патологическими». Подобные ожидания соединились с намеренным изъятием «мужеложства» из первого революционного Уголовного кодекса. Образовался дискурсивный вакуум, способствовавший плюрализму подходов к секс-гендерному диссидентству. Единой или официальной точки зрения на гомосексуальность в период декриминализации мужеложства (1922—1933 гг.) не было. Наоборот, и эксперты, и управленцы исповедовали самые разнообразные взгляды.

Мало кто из психиатров, подобно В.П. Протопопову, посвятил свои исследования исключительно гомосексуальности. Споры между адептами различных точек зрения редко выходили на публику, но тем не менее об аргументах сторон можно судить по дискуссиям того времени. Несмотря на введение нового Уголовного кодекса, некоторые юристы и милицейские чины продолжали относиться к гомосексуалам с подозрением. Одновременно небольшая часть психиатров и специалистов по эндокринным заболеваниям, опираясь на новейшие открытия в сфере половой ориентации, предложила собственное понимание гомосексуальности: однополое эротическое притяжение — это следствие гормональной аномалии. Одни, ссылаясь на исторические и культурные прецеденты, считали гомосексуальность естественным явлением, другие придерживались биосоциальной точки зрения, полагая, что зародыши сексуальности следует искать не в половых железах, а в эволюционной истории общества или индивидуума. Обозревая труды психиатров и их подходы к методологическим и гендерным проблемам, можно составить представление о палитре точек зрения и возможностях изучения политики революционной России в области сексуального и гендерного многообразия.

Дискурсивный вакуум, порожденный большевиками в 1920-х годах вокруг проблем сексуально-гендерного диссидентства, открыл большие возможности перед судебно-медицинскими экспертами. Стремясь «осоветить» сферы своей деятельности, они в работе с «гомосексуалистами» и представителями «среднего пола» придерживались иной точки зрения, нежели их предшественники эпохи царизма. Во времена новой экономической политики юристы, в своем большинстве получившие образование при старом режиме, стремились примирить опыт революции и Гражданской войны, времени фактического беззакония, с необходимостью вернуться к формализованной законодательной основе. Новые уголовные нормы мало что говорили относительно однополых отношений, и правоведы заполняли дискурсивный вакуум размышлениями о медицинских и эмансипаторских подходах к решению проблемы. Тем временем врачи, прежде всего психиатры, изучали «гомосексуализм» и «трансвестизм» со страстным упорством, не виданным до 1917 года. Как показала Сьюзен Гросс Соломон (Solomon, Susan Gross), для новаций в области социальной гигиены вовсе не требовалось соответствующей политической подоплеки. Благодаря проницательному и харизматическому народному комиссару здравоохранения Н.А. Семашко новые идеи обретали в России жизнь 2. Несмотря на ограниченные возможности нового Комиссариата здравоохранения, имевшего скромное бюджетное финансирование 3, впечатляющий объем исследований и дискуссий по проблемам секс-гендерной аномалии был выполнен именно в 192(>е годы.

Юристы и врачи использовали это время для отстаивания своих мнений. Всего через три месяца после введения в действие УК РСФСР 1922 года в «Еженедельнике советской юстиции» [, издании Народного комиссариата юстиции,] анонимный юрист опубликовал статью «Процессы гомосексуалистов», в которой освещались два показательных случая и доказывалось, что в отсутствие закона о мужеложстве гомосексуальное поведение может считаться незаконным и в контексте нового Уголовного кодекса. Статья начиналась словами:

Практика Высшего Судебного Контроля столкнулась за короткое время с двумя редкими процессами, в которых пришлось разрешать вопрос о наказуемости явлений гомосексуализма, т. е. полового влечения к лицам того же пола; правда, оба они попали в НКЮ в незаконченном виде и по случайному поводу, так что не было возможности установить руководящего взгляда на этот предмет в виде определения ВСК, однако исключительность казусов делает их заслуживающими того, чтобы быть отмеченными в судебной хронике. Первый из этих процессов возник в Петрограде, где агенты Губчека заинтересовались периодическими собраниями в частной квартире довольно большого числа лиц, по нескольку десятков человек, по преимуществу военморов. Установив однажды такое собрание, сотрудники ЧК вошли в квартиру, где, к удивлению, застали мирную картину семейного торжества с женихом и невестой в подвенечном платье, дамами в бальных туалетах и т. п., однако необычное замешательство, вызванное появлением органов власти, побудило приступить к выяснению личности присутствующих, и оказалось, что все они, как кавалеры, так и дамы, как жених, так и невеста, — мужчины и что поводом к периодическим собраниям являлись гомосексуальные стремления к сближению мужчин с мужчинами, а квартира, где они собирались, являлась своеобразным клубом или, вернее, притоном для этого рода извращенных людей 4.