Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Милицейский рейд и свое обследование задержанных В.М. Бехтерев еще раз описал в главе его фундаментального руководства по половому воспитанию «Половой вопрос в школе и в жизни», выдержавшему два издания 22. Эту главу он закончил в декабре 1924 года. В ней психиатр настойчиво пытался скорректировать оценку Комиссариата юстиции, изложенную в статье Г.Р., не упоминая о ней напрямую. В.М. Бехтерев писал, что он использовал протоколы допросов, и приводил дату рейда — 15 января 1921 года, заметив, что милицейское наблюдение за подобными собраниями на частных квартирах началось с конца 1920 года 23. Эту ремарку он не комментировал, но его скупые слова о собственной официальной роли в дальнейшем развитии событий контрастируют с тем, как она преподносилась Комиссариатом юстиции [, т. е. в статье Г.Р.,] для высокопоставленных законодателей.

Мне пришлось дать и заключение по этому делу, и, конечно, оно было дано в пользу прекращения дела, ибо ни совращения, ни пропаганды гомосексуализма в этом случае установить было нельзя 24.

В дискуссии психиатров, юристов и неизвестного автора «Процессов гомосексуалистов» превалировал вопрос о статусе «гомосексуалиста». Является ли он преступником (как считала милиция и, очевидно, некоторые юристы) или отныне относится к категории больных, нуждающихся в лечении методами психо-(как рекомендовал защитник гипноза В.М. Бехтерев) либо гормональной терапии (согласно В.П. Протопопову)? Некоторые юристы полагали, что в новой России гомосексуалы «вольны проявлять свое половое чувство» подобно другим взрослым гражданам. Отдельные свидетельства наводят на мысль, что доминировала точка зрения, предполагавшая эмансипацию и медицинский подход (когда речь не шла о нарушениях общественного порядка или политической борьбе), а вовсе не жесткая милицейская линия.

Аналогичный спор по поводу женской (гетеросексуальной) проституции разгорелся в это время между милицией, юристами, медэкспертами и общественниками-активистами. В ходе этой дискуссии поднимался вопрос: какова должна быть официальная позиция в отношении случаев проявления сексуальности в общественном месте 25. У властей времен Гражданской войны царил хаос во взглядах на проституцию, следствием чего стало смешение реабилитационных и репрессивных мер. Социальные работники и активистки женотделов (женских отделов в органах Коммунистической партии в 1918—1929 годах) проводили коммунальные эксперименты и претворяли в жизнь программы полового просвещения, в то время как милиция кое-где просто устраивала облавы на проституток и спроваживала их в трудовые лагеря. На начальной стадии координацию работ осуществляла Межведомственная комиссия по борьбе с проституцией, созданная на исходе 1919 года под эгидой Народного комиссариата социального обеспечения. Она отвечала за политику просвещения и социальной помощи (первоначально такой орган был создан осенью 1918 года при Венерологической секции Народного комиссариата здравоохранения). Когда законодатели отказались запретить проституцию новым УК РСФСР (введен в действие с 1 июня 1922 года), в декабре 1922 года решением ВЦИК был учрежден Центральный совет по борьбе с проституцией, возглавляемый народным комиссаром здравоохранения НА. Семашко. По идеологическим соображениям Совет отказался от милицейских методов, полагая, что просвещение и социальная помощь торгующим собой женщинам (считавшимся жертвами экономических условий и мужской тирании) вернут их на путь «полезного труда». В ходе дебатов предложения милиции о создании специального подразделения для надзора за содержателями притонов разврата и клиентами мужчинами («милиции нравов») были атакованы Кларой Цеткин и венерологами, полагавшими, что такие подразделения создали бы угрозу возврата к царской системе регулирования и к уличной проституции, способствующей распространению венерических болезней 26. Когда дело касалось женской проституции, советская медицина придерживалась политики отказа от карательной практики царского режима и делала ставку на заменяющие ее процедуры терапевтического и восстановительного характера, нацеленные на преодоление недуга и реабилитацию женского достоинства.

Словно туманом была окутана политика относительно однополой любви. При обсуждении юристами и врачами проблемы «гомосексуалистов» ни одно из положений К. Цеткин не получило открытого отклика в СССР. Создание комитета экспертов не привело к драматизации вопроса. Но месяц спустя после образования Центрального совета по борьбе с проституцией народный комиссар здравоохранения Н.А. Семашко во время визита в Берлин заявил немецким коллегам из международного движения за сексуальные реформы, что легализация мужских однополых отношений при Советах была обдуманной освободительной мерой, частью сексуальной революции. Научная и секс-реформа-торская деятельность Института сексологии* доктора М. Хирш-фельда, основанного в Берлине в 1919 году, совпадала с интересами советских социальных гигиенистов и, по-видимому, их

[* Оригинальное название: «Institut fur Sexualwissenschaft». В 1920-х годах в советской прессе фигурировал как Институт сексуальных наук, позднее — как Институт сексуальных исследований. В англоязычном написании: «Institut for Sex Research».] руководителя Н.А. Семашко 27. В январе 1923 года последний посетил институт с делегацией советских врачей. Первым делом они хотели посмотреть документальный фильм об однополой любви «Другие как Другие» («Anders als die Andem»), снятый в 1919 году при участии М. Хиршфельда. Журнал института, посвященный «сексуальным промежуточным состояниям» (28.

Это осторожное и знаковое высказывание (не опубликованное в СССР) было самым явным выражением поддержки гомосексуальной эмансипации со стороны высокопоставленного чиновника советского режима. Оно подразумевало, что эмансипация гомосексуалов была логическим следствием революции. Народный комиссар здравоохранения проигнорировал призывы, содержащиеся в статье Г.Р. «Процессы гомосексуалистов» (и в близких по смыслу предложениях об образовании «милиции нравов»), возвратиться к регулированию гомосексуальности другими методами. По поводу новых законодательных инициатив Н.А. Семашко был полон оптимизма.

Его связь с социал-демократом и секс-реформатором М. Хирш-фельдом была одной из многих в числе тех контактов с немецкой медициной, которые, как подчеркивал народный комиссар, свидетельствовали о радикальном разрыве Советской России с царской политикой в сфере здравоохранения 29. Через два года после посещения Н.А. Семашко института М. Хиршфельда социальный гигиенист Григорий Абрамович Баткис (1895—1960), «молодой активный большевик, закончивший Московский университет» 30, опубликовал в Берлине на немецком языке брошюру «Сексуальная революция в России» («Die Sexualrevolution in Russland»). В ней автор утверждал, что гомосексуальность является частным делом и ее следует рассматривать как «т. н. “естественное” сношение» 31. Позднее сам Г.А. Баткис и другие советские представители выступали на конференциях Всемирной лиги сексуальных реформ (ВЛСР) — «международного лица» Института сексологии М. Хиршфельда. В конце 1920-х годов ВЛСР стала сценой, на которой советские социальные гигиенисты удостаивались шумных оваций в связи с радикальным законодательством большевиков по половым вопросам. Декриминализация мужской гомосексуальности в СССР неоднократно встречала овации на первых конференциях Лиги. Присутствие в «международном комитете» директоров А.М. Коллонтай, главного глашатая большевистской партии по половым проблемам, наряду с Г.А. Баткисом и украинским профессором [Николаем Н. Паше-Озерским], создавало видимость официальной поддержки этой организации Советами 32. Но внутрипартийные оппозиционные выступления А.М. Коллонтай и ее плохо понятый и легко поддающийся искажениям сексуальный радикализм дали оппонентам много поводов для ее критики в 1923 году в советской прессе за пропаганду «свободы любви» и «буржуазного феминизма» 33. После этого А.М. Коллонтай уже не имела прежнего влияния на эти аспекты советской политики, будучи отправлена послом в Норвегию 34. Впечатление, будто Советы одобряли весь реестр целей ВЛСР (в том числе гомосексуальную эмансипацию), необходимо соотнести с контекстом возраставшей двойственности в сексуальном дискурсе и политике коммунистов, особенно во второй половине 1920-х годов. На международной арене считалось полезным поддерживать секс-реформаторское движение в странах с некоммунистическими режимами, но в самой России сексуальная революция управлялась институциализировэнными, рационализированными, отнюдь не либертарианскими силами, действовавшими в интересах текущей политики и часто при широкой поддержке масс 35.