Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Теория, согласно которой половое притяжение — это сложный рефлекс, была развита В.М. Бехтеревым задолго до 1917 года. Его апеллирующая к здравому смыслу пропаганда «полового здоровья» и полового просвещения на научной основе целиком согласовывалась с рационалистической сексуальной политикой, проводившейся лидерами Коммунистической партии. Однако успеху его деятельности после октября 1917 года в большой степени способствовали как активная работа в области психиатрии, так и политические предпочтения. Он принял большевистский режим и энергично участвовал в строительстве нового общества, оставаясь вне партии. При царизме научная и врачебная деятельность В.М. Бехтерева протекали в стенах Петроградского психоневрологического института; в 1920-х годах этот институт стал центром Психоневрологической академии (ее-то и возглавил В.М. Бехтерев), состоящей из пятнадцати отделений, в том числе Института изучения мозга и психической деятельности (образован в 1918 году) 57.

После 1917 года во взглядах В.М. Бехтерева на этиологию гомосексуальности, «половых уклонений и извращений» мало что изменилось, но в 1922 году он опубликовал пространный обзор накопленного им за два десятилетия клинического материала 58. (Это была самая объемная, стостраничная работа по половым аномалиям, вышедшая в Советской России до 1974 года 59.) Чтобы подкрепить собственную теорию влияния окружающей среды на происхождение извращений, В.М. Бехтерев обратился в обзоре к новейшим попыткам объяснить сексуальность деятельностью половых желез. Отмечая, что сила полового влечения определяется «развитием половых желез и их гормонами», В.М. Бехтерев утверждал, что гормональная система человека подчиняется влиянию «культурно-социальных условий» (таких, как нравственные запреты, литература и практики ухаживания). Они-то и задают сексуальность. Половая «инверсия» (однополое влечение) — это следствие либо взаимной мастурбации между мальчиками или девочками «при ослаблении или отсутствии [тяги] к нормальным половым сношениям», либо преднамеренного сексуального стимулирования (особенно в пубертатном периоде) 60. Демонстрируя неподдельный интерес к теориям 3. Фрейда, объясняющим появление сексуальных аномалий, В.М. Бехтерев тем не менее решительно возражал против эротизации венским психоаналитиком «частей тела, не предназначенных для полового влечения». Русский психиатр отмечал также размытость у 3. Фрейда психоаналитических категорий половой патологии и здоровья. В.М. Бехтерев был убежден, что «половое влечение по природе своей в нормальных условиях жизни предназначено к осуществлению указываемой самою природой формы полового сношения, которое приводит к деторождению». «Инверсию» влечения, ощущаемую теми, кто еще может иметь естественные отношения, он относил к «половым уклонениям», считая их «неестественными». Но те, у кого подобное влечение «укоренялось», становились уже «патологическими» типами. Таким образом, петроградский психиатр подразделял пациентов-гомосексуалов на тех, кого можно убедить методами психотерапии отказаться от извращения, и тех, чья патология вызывала пессимистический прогноз 61.

До смерти В.М. Бехтерева в 1927 году его авторитет в области научных основ полового развития был в Советском Союзе непререкаем, но со смертью ученого, с последовавшим за ней распадом сети специализированных научных институтов рефлексология потеряла своего самого рьяного сторонника 62. Психоанализ, не пользовавшийся особой популярностью у советских психиатров, открывал другой взгляд на сексуальность. В последние годы царизма теории 3. Фрейда вызвали прилив энтузиазма у нового поколения психиатров, но на страницах журнала русского психоаналитического движения, «Психотерапия» 63, гомосексуальности уделялось мало внимания. Несмотря на широкое распространение в начале 1920-х годов психоаналитических методик

3. Фрейда, его объяснения гомосексуальности редко воспроизводились в советской психоаналитической литературе. В конце этого десятилетия усилились санкционированные властями нападки на «фрейдизм» — и как на мировоззрение, и как на психотерапевтическую технику. Психоанализ оказался под запретом вплоть до 1970-х годов 64.

Книги 3. Фрейда были переведены на русский язык и изданы в нэповской России, его теории хорошо знала читающая публика. Он оказал значительное влияние на раннюю советскую педагогику и культурологию 65. Но психиатрические публикации этого периода по гомосексуальности не несут на себе печати психоанализа. Хотя работы венского ученого были широко известны, лишь немногие психиатры приняли его методику и следовали ей на практике, поэтому в России появились лишь единичные работы, посвященные психоаналитическим интерпретациям однополых извращений. Причины тому были и организационные, и идеологические. При царизме психиатрия боролась за признание и достойное положение. «Малая психиатрия» (лечение неврозов и решение повседневных жизненных проблем) 66не имела такого статуса, как во Франции и Германии. В.М. Бехтерев и П.Б. Ганнушкин были противниками 3. Фрейда, первый — из-за своего биологического и рефлексологического подхода, второй — поскольку был учеником Эмиля Крепелина (Kpaepelin, Emil; 1856— 1926), оппонента психоанализа 67. Два студента П.Б. Ганнушкина, Е.К. Краснушкин и Лев Маркович Розенштейн (1884—1934), заинтересовались открытиями 3. Фрейда накануне революции. Но в позднейших работах Е.К. Краснушкина по сексуальности это влияние не прослеживается. В 1929 году В. Райх утверждал, что деятельность Л.М. Розенштейна на посту директора Института невропсихиатрической профилактики в Москве протекала под влиянием 3. Фрейда, но советский врач редко выступал в печати по проблемам пола и психоанализа 68. Взгляды Л.М. Розенштейна трудно реконструировать. Без сомнения, в 1920-е годы он продолжал интересоваться сексуальностью и ее местом в психогигиене. Оказавшись в середине тех лет в научной командировке в Берлине, он потратил драгоценное время на посещение М. Хиршфельда и психиатра Артура Кронфельда (Kronfeld, Arthur; 1886—1941) в Институте сексологии. Домой он вернулся разочарованным тем, что А. Кронфельд «не работает совершенно теперь в психиатрических учреждениях и занимается только приемом в Институте сексуальных наук Гиршфельда, учреждении коммерческого типа с громким названием» 69. В конце 1920-х годов Институт невропсихиатрической профилактики продолжал проводить работу в сфере полового просвещения 70. Оптимистический взгляд Л.М. Розенштейна на секс-гендерное диссидентство у женщин, о которых в 1933 году сообщала американская обозревательница Элла Уинтер (Winter, Ella; 1898—?), носил эмансипационистский характер и был лишен какого-либо намека на психоанализ. Как врач, Л.М. Розенштейн считал, что должен помочь пациенту примириться с однополым влечением и обрести достойную и продуктивную социальную роль. Он приглашал «лесбиянок, женщин-милиционеров и красноармейцев» прийти в форме и рассказать студентам-медикам свои истории, заявляя при этом, что в Советской России «женщины могут свободно взять мужские имена и жить, как мужчины» 71. (О том, действительно ли существовали подобные возможности, будет рассказано в гл. 6.) Возможно, дискурс сексуальной революции Л.М. Розенштейн воспринимал так же, как ее понимали левые за границей. Но к этому времени, 1932 или 1933 году, сформировался новый и более жесткий дискурс о «личностном несоответствии». Психиатры были вынуждены мириться с новым криминализированным дискурсом о мужчине-гомосексуале; положение «женщин, взявших мужские имена и живущих, как мужчины», стало несносным.