Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

В.Д. Бонч-Бруевич, этот чиновник от литературы понимал, какую политическую цену ему пришлось бы заплатить за поддержку незаконного (и антисоветского) гомосексуального таланта. Решение подвести Н.А. Клюева под статьи Уголовного кодекса за контрреволюционную деятельность не могло ввести в заблуждение — поэт оказался в лапах ОГПУ за свою гомосексуальность, от которой он не желал отказываться. Однако требуется более тщательное изучение его дела в архивах КГБ, чтобы утверждать это со всей определенностью 47.

Врачи и даже чиновники Народного комиссариата юстиции почти ничего не знали о новом законе и о «заговоре гомосексуалистов», против которого он был направлен. Некий психиатр, знакомый Гарри Уайта, навел справки в Комиссариате юстиции (Г. Уайт не говорит, когда это было), после чего заверил сотрудника «Moscow Daily News», что Комиссариат не возражает против лечения пациентов, «если они — честные граждане или хорошие коммунисты», и что эти «гомосексуалисты» вольны сами устраивать свою личную жизнь. Г. Уайт проконсультировался с другим психиатром, который отказывался верить в существование антимужеложного закона, пока журналист не предъявил ему его экземпляр. Г. Уайт лично обращался в Комиссариат юстиции (между постановлениями от декабря 1933 года и марта 1934-го), и ему объявили, что введение закона обусловлено тем, что «гомосексуализм — форма буржуазного вырождения». В поисках хоть каких-то сведений о своем арестованном любовнике Г. Уайт адресовался даже непосредственно в ОПТУ. Делал он это как до, так и после опубликования закона в окончательном виде. Получение им то одних, то других ответов свидетельствовало, что практика применения нового закона претерпевала изменения. В период между постановлениями чиновники ОГПУ сообщили Г. Уайту, что аресты носили «политический характер» (не относились к сфере общественной нравственности). Журналист решил, что между политически лояльными гомосексуалами, которых не будут преследовать, и теми, кого сочтут контрреволюционерами, проведена разделительная черта. Последние и подвергнутся аресту. Между тем после опубликования постановления Президиума ЦИК Союза ССР от 7 марта 1934 года сотрудник ОГПУ сказал Г. Уайту, что «закон будет жестко применяться в каждом обнаруженном случае гомосексуализма» 48. Оказалось, что наряду с только что изданным постановлением появились инструкции, расширявшие границы его применения, но мы знаем о них очень мало.

В отличие от других статей, введенных в уголовные кодексы в 1930-е годы, статью против мужеложства не сопровождали циркулярные письма, информировавшие прокуратуру и суды о том, как ее применять. Обычно такие директивы помогали следователям и судьям исполнять свои обязанности 49. Инструкции к закону о мужеложстве, возможно, были переданы устно либо через закрытые циркуляры, которые после прочтения, скорее всего, отсылались обратно 50. Ниже в качестве примера мы рассмотрим восемь процессов против мужеложства, состоявшихся в Москве с 1935 по 1941 год (первый — в марте 1935 года), и приведем свидетельства того, что о постановлении от 7 марта 1934 года суды были информированы. Так, ссылаясь на этот закон, в своей оценке действий подсудимых городской суд отмечал:

<...> закон от 7ДП 1934 года направлен против мужеложства не в узком смысле этого термина, а против мужеложства как антиобщественного проявления половых связей между мужчинами, в каких бы формах это ни осуществлялось, и особенно тогда, когда это имеет место между организованной на такой почве группой людей 51.

Этими аргументами суд воспользовался, чтобы оправдать одного подсудимого и вынести гораздо более мягкий приговор другому. При пересмотре дела Верховный Суд РСФСР подтвердил эти же доводы и даже оправдал другого подсудимого на основании недоказанности факта мужеложства после 7 марта 1934 года 52. Однако ни в одном из остальных семи дел, рассмотренных до 1941 года, и ни в одном из шести дел, обнаруженных [в ЦГАМ] с 1949 по 1956 год, не содержится ни одного доказательства, позволяющего предположить, что судами были получены инструкции по применению этого закона.

Работающие в клиниках психиатры также не получали никаких непосредственных инструкций в отношении нового закона, о нем они узнавали случайно. Судебные психиатры, очевидно, знали о нововведении, а потому быстро откорректировали определение психопатии, приспособив его к новой трактовке 53. В 1935 году психиатр Евгений Алексеевич Попов (1899—1961) радикально изменил представление о «гомосексуализме» как категории душевной болезни. Не упоминая о рекриминализации мужеложства, он попытался очистить психиатрию от гомосексуала. Классификации половых извращений, основанные более на симптомах, чем на этиологии, являлись, на его взгляд, «пережитками», выдававшими диагностическую и терапевтическую слабость дисциплины. К «гомосексуализму» приводил ряд изначально экзогенных причин: «<..> нормально начатые половые отношения вследствие неудач, затруднений, разочарований, случайных моментов, вызвавших отвращение к женщине и т. п., извращаются и направляются на представителей своего пола». Мужчины такого типа всё еще имеют «нормальную половую установку», которая продолжает влиять на их выбор полового объекта («предпочитаются похожие на девочек мальчики, женоподобные юноши») и полового акта («стремление к имитации нормального coitus’a посредством педерастического акта»). Убедительно оперируя воспитательной психопатической моделью, Е.А. Попов говорил о «неоднородности той группы явлений, которые в психиатрической систематике фигурируют под общим обозначением гомосексуализма» 54. Согласно схеме Е.А. Попова, эрос между мужчинами если и заслуживал внимания медицины, то лишь как аспект психического расстройства или психопатии, но не в качестве самостоятельной проблемы.

Государство внезапно сместило представление об однополой любви из медико-юридической плоскости в плоскость судебной медицины и гинекологии — дисциплин, претерпевших значительные перемены в ходе выполнения пятилетнего плана 55. В 1932 году в Москве был создан Государственный научно-исследовательский институт судебной медицины Народного комиссариата здравоохранения, который разработал первые в Советской России внятные инструкции для врачей, готовивших экспертные заключения в случаях половых преступлений. Тридцать первого декабря 1934 года, после согласования с прокурорами РСФСР, Комиссариатом здравоохранения были утверждены «Положение о производстве судебно-медицинской экспертизы» и «Правила амбулаторного судебно-медицинского акушерско-гинекологического исследования». Но разработка «Правил...» началась спустя три месяца после выхода антимужеложного закона — в июне 1934 года 56. «Правила...» обсуждались одновременно с проектом нового закона против мужеложства, однако связь между этими двумя инициативами не прослеживается. И всё же сверху судебным медикам были спущены специфические инструкции по установлению признаков «педерастии»: