Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Представление о Советском Союзе времен «холодной войны» побудило некоторых историков расценить понятие «сталинское правосудие» как оксюморон. Режим, опирающийся на террор и репрессии, вряд ли мог серьезно заботиться об установлении эффективной системы уголовного судопроизводства 2. Между тем происходившее в 1930-е годы и позднее представляло собой окрошку из текущей практики правосудия и репрессий с насилием. Порой система террора угрожала напрочь вытеснить обычную юриспруденцию. Использование в период коллективизации 1932— 1933 годов разработанных судьями и прокурорами механизмов раскулачивания и депортации зажиточных крестьян ввергло деревню в своего рода гражданскую войну. Как пишет Питер Г. Соломон (Solomon, Peter Н.), на пике эпохи великого террора 1937—1938 годов прокуратура целенаправленно наращивала число обвинительных приговоров с высшей мерой наказания (смертная казнь через расстрел) 3. Однако после 1938 года структуры, занимавшиеся тайными операциями и репрессиями, применявшимися уже выборочно, были отделены от органов нормального правосудия (профессиональную подготовку новых кадров для которого стремились улучшить в последние годы правления И.В. Сталина). П. Соломон утверждает, что в то время традиционное правосудие сохранялось исключительно для пускания пыли в глаза международным наблюдателям. Советскому Союзу, пока он вел пропагандистскую войну с фашизмом, а позднее — во время «холодной войны», было выгодно казаться «нормальным государством» с европейским судопроизводством и видимостью законности. После принятия в 1936 году «сталинской» конституции советские власти стремились создать справедливую, «правильную» и даже «совершенную» систему правосудия. Этот план советским законодателям удастся реализовать лишь после 1945 года, когда большинство представителей юриспруденции смогло получить специальное юридическое образование 4.

Хотя П. Соломон и признаёт, что решение вложить дополнительные средства в советскую систему правосудия позволило бы государству повысить уровень законности в стране, акцентирование внимания на восприятии советского законодательства за рубежом отвлечет наше внимание от микрокосма залов суда и драм, разворачивавшихся там. Лишь погрузившись в атмосферу судебного заседания, можно разобраться, как расценивались советской юриспруденцией половые преступления, тем паче что из-за ханжества или страха популяризовать порок на большинство подобных процессов не допускались посторонние. Эти суды, едва заметные для находившихся вне зала заседаний наблюдателей, вершили судьбы их участников. Получить ответы на наши вопросы можно путем исследования хода дел, связанных с мужеложством, от ареста и до вынесения обвинительного приговора. Мы поймем также, как мужская гомосексуальная субкультура столицы реагировала на ужесточение применявшихся мер. Обратившись к суду над двумя женщинами, состоявшемуся в 1940 году, мы увидим в действии практику разделения однополых преступлений по половому признаку и затронем медико-биологические вопросы, связанные с лесбиянством. Истории этих судов послужат в нашем исследовании сталинистских репрессий отправной точкой для разговора о начавшемся в СССР процессе восстановления человеческого облика гомосексуала.

«Он показал мне мест&, где встречаются педерасты»

Какой бы риторикой ни сопровождались облавы, подлинные масштабы арестов и судов над гомосексуалами, проводившихся во время и после введения в действие постановлений 1933— 1934 годов, установить трудно. Переписка Г.Г. Ягоды с И.В. Сталиным в конце 1933 года и письмо Г. Уайта последнему в мае 1934 года подкрепляют утверждения из собраний мемуаров и журналистских источников о том, что аресты советских гомосек-суалов начались примерно с 1933 года и продолжались вплоть до 1934-го. И хотя детали несколько разнятся, собранные воедино, они позволяют предположить, что рейды осуществлялись в больших русских и украинских центрах. При этом наблюдатели полагали, что действия ОПТУ мотивировались борьбой со шпионажем, возможно, в пользу Германии 5. Некий русский очевидец этих событий вспоминал, что в 1933 году множество гомосексуа-лов было арестовано за участие в сборищах, которые «власти определили как контрреволюционные, троцкистские или даже гитлеровские». Он сообщал, что в отсутствие внятного закона против гомосексуальности эти люди были вынуждены подписывать ложные признания в контрреволюционной деятельности. Другие арестовывались по произвольно трактуемой ст. 155 УК РСФСР 1926 года (инкриминирующей «принуждение к занятию проституцией, сводничеству, содержанию притонов разврата...») 6.

Докладная записка Г.Г. Ягоды И.В. Сталину (сентябрь 1933 года) позволяет предположить, что на самой ранней стадии выявления сети шпионов ОПТУ проводило аресты именно «педерастов». Похоже, что всякий раз, когда «обнаруживалось» отсутствие закона о прямом запрете мужеложства, который мог бы подвести под аресты правовую основу, в ход пускались уже имевшиеся законы 7. Г. Уайт обсуждал акции конца 1933 года («когда аресты гомосексуалистов лишь только начинались») со своим начальником — ответственным редактором «Moscow Daily News» Михаилом Марковичем Бородиным (1884—1951). Последний считал Г. Уайта «лучшим ударником» и даже недавно повысил его по службе. М.М. Бородин знал о сексуальной ориентации Г. Уайта, однако полагал, что преследуются лишь политически неблагонадежные гомосексуалы 8. Британский коммунист, движимый личными мотивами, вел собственные опросы. Он дважды разговаривал с оперативниками ОПТУ. Дело в том, что между принятиями постановлений от 17 декабря 1933 года и 7 марта 1934 года органы ОПТУ арестовали русского, с которым, как Г. Уайт напишет И.В. Сталину, он, Г. Уайт, «состоял в гомосексуальных сношениях». Чистка кругов гомосексуалов органами ОПТУ продолжалась, как следует из письма вождю, и в этот период, по крайней мере, в Москве. И всё же ни в письме русского американца, ни в опубликованной переписке И.В. Сталина и Г.Г. Ягоды не приводится никаких данных по существу, чтобы можно было оценить масштабы рейдов ОПТУ на гомосексуальные круги. Скорее всего имеющаяся в президентском архиве информация по этому вопросу намеренно проигнорирована авторами статьи в «Источнике» (1993. № 5—6). Это касается, в частности, арестов на Украине 9. Также вероятно, что некоторые мужчины, попавшие под наблюдение ОПТУ (с июля 1934 года — НКВД) за «педерастию», были осуждены за контрреволюционную деятельность. Примером может служить судьба Н.А. Клюева и Ю.И. Юркуна (о них речь шла в гл. 7). Такие жертвы весьма сложно вычленить из огромной массы пострадавших, даже если историкам будет разрешен неограниченный доступ к соответствующим делам.