Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Самые ранние материалы следственных дел, вызванных введением закона о мужеложстве и рассматривавшихся в рамках обычной судебной системы Москвы (в отличие от трибуналов ОПТУ/НКВД), датируются постановлениями об арестах, проведенных в ноябре 1934 года 10. Изучив восемь процессов, состоявшихся в Московском городском суде с 1935 по 1941 год, в которых по обвинению в мужеложстве проходили тридцать шесть подсудимых, можно выделить два вида причин начала расследований. (В семи случаях сохранились только документы приговора и апелляции, поэтому о подлинной причине возбуждения дел можно лишь догадываться.) Очевидно, наиболее весомым поводом для возбуждения большинства дел служило разоблачение, сделанное мужчиной, который стал объектом сексуальных домогательств, или теми, кто заметил гомосексуальное поведение и решил о нем доложить в «компетентные органы». Постоянные домогательства вынуждали некоторых людей жаловаться властям. Так, 20 февраля 1941 года студент (комсомолец) Театрально-музыкального училища им. Александра Константиновича Глазунова (1865—1936) разоблачил своего двадцатитрехлетнего сокурсника Андреевского, трижды склонявшего его к «пассивной» роли в половом сношении. «Слухи о том, что Андреевский — педераст, — сообщил “пострадавший”, — ходят среди многих студентов училища». Разоблачение привело к суду над тремя мужчинами, связанными с училищем. Это произошло в том же году 11. В деле 1937 года, в котором обвинение в контрреволюционной агитации сочеталось с мужеложством, половые преступления служили, вероятно, отягчающими обстоятельствами, присовокупленными следователями или прокуратурой к делу арестованного мужчины. Впоследствии его признания привели еще двоих мужчин на скамью подсудимых, обвиненных в мужеложстве и в предательской агитации 12. Милиция также не дремала и исправно поставляла материалы для возбуждения новых дел. Дело 1938 года против Терешкова и еще девяти человек началось с ареста 3 декабря 1937 года его самого и напарника, «пойманных с поличным при взаимном онанировании» в общественном туалете у Никитских ворот 13. Это произошло в ходе одного из милицейских рейдов на «место встреч гомосексуалистов», упомянутых в протоколах суда. Из этих протоколов следует, что судам было известно о существовании такого рода мест, и милиция, несомненно, держала их под наблюдением 14.

Не важно, по доносу или по инициативе милиции, но, как только «гомосексуалист» был выявлен, следователи действовали оперативно, чтобы собрать как можно больше сведений о его половых и социальных связях. Постановления о вынесении приговора, указывающие на дату ареста каждого осужденного, позволяют предположить, что милиция понимала, что у нее есть узкая временная лазейка, чтобы распутать тугой клубок уз между двумя людьми, прежде чем любовники и друзья смогут скрыться или уничтожить улики. Двенадцать мужчин, фигурировавших в деле Безбородова 1935 года, были арестованы по отдельности или парами между 22 ноября и 12 декабря 1934 года. Человек, арест которого способствовал задержанию одиннадцати подсудимых, сорокадевятилетний повар Безбородов, очевидно, назвал имена по крайней мере троих человек, с которыми он в предыдущие годы находился в половых отношениях. За пять дней с момента задержания повара все эти люди да еще пара приятелей, познакомивших их, также были арестованы. Самая последняя любовная связь повара — с членом Коммунистической партии чиновником Венедиктовым, тянувшаяся с июня по сентябрь 1934 года, очевидно, вывела милицию на след другой группы лиц, неизвестных Безбородову. Таким образом, вскоре были задержаны еще двое служащих и двое бывших священников. Милиция собрала многочисленные доказательства, чтобы приложить их к признательным показаниям, включая и такие: «В отобранной записной книжке <...> имеется целый ряд мужских адресов, которых Грибов почему-то теперь не знает» 15. Открытки и интимная переписка, принадлежащая другим арестованным, также были использованы следствием; наиболее компрометирующие страницы зачитывались в суде. Во время рейдов, закончившихся другими подобными процессами, следователи изымали фотографии и дневники. В результате проведенного 28 февраля 1941 года обыска комнаты, в которой проживал студент Театрально-музыкального училища им. А.К. Глазунова Андреевский, были изъяты «10 фотокарточек, блокнот с телефонами, 3 блокнота с адресами и телефонами, проф<���союзный> билет, паспорт, комсомольской билет, военный билет, студенческий билет и разная переписка на имя обыскиваемого». Во время обыска комнаты другого арестованного было обнаружено интимное письмо от прежнего любовника и «4 фотокарточки его товарищей» 16.

Милиция получала информацию, которая могла быть использована в качестве улик, как правило, от самих арестованных, однако представители власти опирались также на свидетелей, которые информировали органы о поведении обвиняемых. Теперь трудно установить, пользовались ли доверием у милиции соседи и сослуживцы, свидетельствовавшие против «гомосексуалистов», однако, отталкиваясь от документов, можно выделить одну особую группу свидетелей — молодые объекты гомосексуальных домогательств. Милиция и прокуратура, похоже, обеспечивали неприкосновенность таким свидетелям в обмен на их показания, не соблюдая тем самым первоначальную редакцию постановления о мужеложстве. Вероятно, правоохранительные органы и юристы понимали, что положение молодых людей аналогично положению малолетних проституток, которые, согласно суровому закону 1935 года о преступности среди несовершеннолетних, не считались преступницами. Вместо этого новым наказаниям подвергались их взрослые совратители 17. В большинстве случаев объектами гомосексуальных домогательств оказывались мальчики и юноши, как, например, подросток Кирилл, который в июле 1937 года познакомился в Московском зоопарке с неким Свечниковым, врачом лет сорока, и принял приглашение пойти в гости к взрослому мужчине. Кирилла угостили алкогольными напитками и предложили остаться на ночь. «В дальнейшем Свечников, воспользовавшись тем, что подросток находился в ссоре с родителями, систематически приглашал его к себе на квартиру, поил вином, давал денег, брал его руками за половые органы, целовал Кирилла, ревновал его к девушкам и неоднократно предлагал подростку Кириллу вступить с ним в половую связь». Суд счел показания Кирилла правдоподобными, поскольку они подтверждали признания Терешкова, главного «зачинщика» этого дела, который состоял «в интимных отношениях» со Свечниковым между 1932 и 1934 годами. Дав показания против бывшего любовника, чье имя, судя по всему, фигурировало в телефонной книжке Терешкова, Кирилл смог избежать осуждения 18. В деле Леонтьева и Байкина 1939 года учитель физкультуры Леонтьев «развратил и вовлек в мужеложство несовершеннолетнего» и «систематически совершал развратные действия в отношении малолетних и несов<���ершеннолетн>их». Наряду с фамилиями свидетелей в материалах суда были перечислены имена подростков. Юноша, с которым Леонтьев вступил в акт мужеложства, не подвергся преследованию, поскольку для следователей и судей он был жертвой, а не соучастником преступления. На практике суды часто демонстрировали снисходительность к юной жертве закоренелого «педераста». Прокуроры пользовались этим, чтобы защитить «нормальных» молодых людей, даже «достигших половой зрелости», от судебного преследования. Во время суда в ноябре 1937 года над тридцатидевятилетним кинорежиссером Иваном Синяковым, обвиненным в насильственном мужеложстве (с «применением насилия или использованием зависимого положения потерпевшего»), адвокат умело оправдал двадцать солдат и моряков и четырех гражданских лиц, согласившихся на отношения с подсудимым 19. Не менее пятерых из этих людей свидетельствовали против И. Синякова. В приговоре указано, что в деле замешаны мужчины в возрасте от шестнадцати до двадцати девяти лет, хотя большинству было двадцать — двадцать пять лет 20.