Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Ил. 25, 26. Патологизированная сексуальность — «гомосексуалистка» и «трансвеститка», ок. 1965 г. Подпись гласит: «О.А., активная гомосексу-алистка. Имеет паспорт на имя мужчины (Андрей Иванович), в котором зарегистрирован брак с женщиной». Вместе с женой и детьми жены от гетеросексуальной связи О.А. живет как глава семьи. Психиатр Елизавета Мироновна Деревинская назвала эту ситуацию «гомосексуальной семьей». Дети даже звали О.А. «папой». Эти фотографии — из кандидатской диссертации Е.М. Деревинской, посвященной изучению «гомосексуалисток», проведенному в Караганде, Советский Казахстан, в 1955—1965 гг. О.А. была одной из девяти «свободных» женщин, с которыми Е.М. Деревинская встречалась в местной психиатрической клинике, остальные восемьдесят семь были заключенными из соседнего женского исправительно-трудового лагеря.

См.: Деревинская, Е.М. Материалы к клинике, патогенезу, терапии женского гомосексуализма: Диссертация... Караганда, 1965. [2], 281, [5] л. машинописи, 19 л. табл., [57] л. фото женщин и [10] л. фотодиаграмм (наклеенных на нумеров, листы). (Фото на л. 117.) С разрешения ГЦНМБ. Москва.

Ил. 27, 28, 29, 30, 31. Патолошзнровшшая сексуальность — «гомосексуалистки», ок. 1965 г. Большинство фотографии — из диссертации Е.М. Деревинской, посвященной изучению лесбиянства. Согласно жесткому стереотипу гендерных ожиданий социализма, практикующий психиатр разделил своих пациенток на «активных» и «пассивных». «Пассивные гомосексуа-лнстки» (ил. 28, 30) готовят, наводят чистоту, с удовольствием шьют на себя, носят драгоценности и, если работают, предпочитают «женскую» работу. Их «активные» партнерши (ил. 2 7,29) коротко стригутся, носят «мужское» платье или что-то подобное, курят, отвечают за финансы семьи и занимаются «мужской» работой. Е.М. Деревинская приводит также фотографии «женских гомосексуальных пар», всегда состоявших из одной «активной» и одной «пассивной» партнерши. Например, на помещенной внизу слева фотографии «пассивная» женщина избегает смотреть на камеру, в то время как ее «активная» партнерша курит и глядит прямо в объектив.

шении. Ему был вынесен необычно мягкий приговор — лишение свободы на один год 21. Второго мужчину исследовали по причинам, которые трудно восстановить, поскольку сохранился только приговор. В 1937 году Сергеева арестовали за взаимную мастурбацию с Терешковым. Их «застукали» во время милицейского рейда в уже упомянутом туалете у Никитских ворот. В те годы едва ли требовались более существенные свидетельства гомосексуальных наклонностей, чтобы суд мог вынести обвинительный приговор. Между тем были добыты судебно-медицинские доказательства того, что Сергеев часто исполнял «роль пассивного педераста». Вполне возможно, что милиция пыталась воспользоваться ими, чтобы связать Сергеева с «активными педерастами», которых ей не удалось впоследствии арестовать 22. Сергеев не стал подавать на апелляцию, вероятно, из-за того, что экспертиза свидетельствовала не в его пользу. В отличие от многих подсудимых по делу Терешкова, его приговор не был позже заменен на условный или смягчен.

Отсутствие ссылок на судебно-медицинское обследование других тридцати четырех обвиняемых по этому делу отражено в формулировках вынесенных приговоров и свидетельствует, что доказательствами обычно служили показания и признания свидетелей и самих обвиняемых. В атмосфере великого террора не было особой надобности научного подтверждения того, что могло быть «доказано» самооговором и саморазоблачением. Свидетельства конца 1940—1950-х годов позволяют предположить, что при расследовании дел о мужеложстве к судебно-медицинской и психиатрической экспертизам стали прибегать чаще, поскольку повысился профессиональный уровень следователей 23.

Время от времени использовалась также оценка экспертов-психиатров, а имеющиеся заключения демонстрировали, что бесполезный с правовой точки зрения диагноз «психопат» применялся к криминализированным гомосексуалам. Психиатрическое освидетельствование проводилось в ряде дел, когда людей считали невменяемыми или когда речь шла о совращении несовершеннолетних. Освидетельствование инициировали следователи, но не подсудимые или их адвокаты 24. Кинорежиссер Иван Синяков подвергся психиатрической экспертизе 22 сентября 1937 года в Институте судебной психиатрии им. В.П. Сербского и был признан «психопатической личностью с чертами неврастенического развития и склонностью к половым извращениям». Несмотря на это, эксперты сочли, что он способен отвечать за свои преступления 25. Диагностировав болезнь, доктора, по сути, устранились от лечения гомосексуала. Составленный таким образом диагноз помог и прокурорам, сфабриковавшим дело против И. Синякова, который, «будучи по натуре человеком самовлюбленным и восхваляя самого себя», проявлял «бытовое разложение». Это была официальная причина того, что его исключили из Коммунистической партии, членом которой он состоял до ареста 26. До революции И. Синяков был дворянином и вследствие этого был уязвимым с точки зрения идеологической трактовки как «двурушник», классовый чужак, который непонятно как проник в партию. Однако в тексте приговора содержалось на удивление мало политической риторики, равно как и в кассационных документах, описывающих суд над ним. Вместо этого, выставив И. Синякова морально деградировавшим и психически неуравновешенным человеком, что подтверждалось психиатрами, прокуроры освободили молодых (и не слишком молодых) солдат, матросов и гражданских лиц, соблазненных им, от преследования за политические и сексуальные связи. В данном деле функция судебной психиатрии заключалась не только в том, чтобы создать видимость обычной юридической процедуры, но и в том, чтобы придать научный оттенок прокурорской стратегии избирательного помилования.

Когда следствие заканчивалось, проводился суд. Ни одно судебное разбирательство такого типа не было «показательным процессом» — с привлечением прессы и юристов, демонстрирующим пролетарское правосудие и сопровождающимся поистине театральными эффектами 27. В восьми процессах Московского городского суда о мужеложстве между 1935 и 1941 годами фактически нет следов «кампании правосудия». Казалось, что судьи почувствовали неловкость в отсутствие гласности о таких преступлениях. Шесть из восьми судов по обвинению в мужеложстве, в которых проходили тридцать два из тридцати шести подсудимых, проводились за закрытыми дверями 28. Сдается, что число судов за закрытыми дверями в данном случае превышало число аналогичных судов по гетеросексуальным половым преступлениям (о чем речь пойдет ниже), однако в отсутствие репрезентативной выборки мы не можем однозначно делать такие выводы. Заключение Бена Де Джонга (De Jong, Ben) о том, что в 1960—1970-х годах суды против мужеложства проходили за закрытыми дверями, выдвигаемое «как само собой разумеющееся», необязательно справедливо и для предыдущих десятилетий 29. Тем не менее, если рассматривать эти примеры вкупе с завесой молчания, скрывающей разъяснения по преступлениям такого рода даже от юристов, то можно прийти к выводу, что судьи не видели воспитательной ценности в огласке таких процессов и считали, что открытые суды против мужеложства принесут больше вреда, чем пользы.