Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Настоящий эпилог представляет обзор исторического наследия сталинистской политики, направленной против однополой любви. Мы намеренно не сделали его исчерпывающим, а, скорее, попытались перекинуть мостик между современностью и прошлым, о котором рассказано в этом исследовании. Будем надеяться, что эти предположения и сопоставления послужат стимулом для дальнейшего изучения истории российского секс-ген-дерного диссидентства. Разнохарактерные свидетельства на сей счет, относящиеся ко второй половине XX века, представляют собой волнующие и пугающие методологические и логические умозаключения для исследователей, которые, возможно, пожелают заняться ими 3. Здесь мы обращаемся к архивным и печатным материалам, чтобы рассмотреть три темы. Первая — это рассуждение о тюремной культуре мужских и женских однополых отношений и то, как сказался на них разраставшийся ГУЛАГ. Глубокое понимание опыта этих отношений очевидным образом в значительной степени повлияло на появление после 1953 года изощренного режима раздельного содержания мужских и женских гомосексуалов. Таким образом, вторая тема — это исследование влияния десталинизации на сексуальное регулирование. И, наконец, в центре внимания окажется оценка преобразований в позднем советском обществе, где появились силы, бросившие вызов постсталинистской (и неосталинистской) морали. Такая инициатива исходила от милиции, правительства и психиатрии.

Сексуальная культура ГУЛАГа, внесшая огромный вклад в представление более позднего советского периода об однополом влечении, выросла из существовавшей прежде тюремной культуры. В первые три десятилетия XX века российские специалисты по уголовным преступлениям, равно как и их европейские коллеги, осуждали попадавшие в их поле зрения однополые эротические практики в местах заключения. После 1930 года официальные лица хранили на сей счет молчание, и, пока мемуаристы не подняли этот вопрос уже после 1953 года, тема считалась запретной. Сохранилось лишь небольшое количество источников по 1930—1940-м годам 4. В царских и первых советских тюрьмах анальные изнасилования и другие половые унижения отличали мужскую тюремную субкультуру, эту жестокую версию традиционной русской маскулинной культуры взаимных эротических практик. Данные о сексуальной культуре мужских тюрем, похоже, свидетельствуют о ее существовании с конца XIX века и до наших дней. Между тем уместно предположить, что разрастание ГУЛАГа с конца 1920-х годов усилило ее самые отвратительные черты 5. Женские тюрьмы и возникшие позднее лагеря ГУЛАГа отражали некоторые критические гендерные различия в своих иерархиях и практиках. Исследование обеих тюремных культур позволяет проследить, как из отношения в местах лишения свободы к однополому влечению выстроились советские взгляды на это явление.

Говоря о мужских тюрьмах, отметим, что звучавшие в начале 1920-х годов точки зрения экспертов о месте так называемой «педерастии» в тюремной жизни отражали (зачастую бессознательно) основные маскулинные традиции взаимной сексуальной активности. Иерархии возраста, физической силы, владение ресурсами и социальный статус определяли, кто окажется сексуально доступным, а кто станет доминировать. Юный новичок, если его изнасилуют или соблазнят сокамерники, сразу же будет инкорпорирован в тюремную социальную систему как «педераст», в качестве ее нижайшей ступени. Как только это произойдет, он, возможно, если позволят обстоятельства и особенности характера, обратится к проституции как механизму выживания. Первоначальное изнасилование и проституция не были единственной дорогой к статусу «педераста» в тюрьме. Если кто-то не мог приспособиться к законам тюремного бытия, его изгоняли из сообщества, состоявшего целиком из маскулинных заключенных («мужиков»). Часто после первого же изнасилования или сексуальных надругательств отверженные присоединялись к упомянутым двум категориям «педерастов», становясь таким образом частью той же касты.

Прибывших в общие камеры простодушных подростков обычно встречал теплый прием, затем их либо компрометировали, либо просто насиловали. В канун Рождества 1902 года в Екатеринбурге один паренек, помещенный в камеру для малолетних, был изнасилован по меньшей мере шестью молодыми сокамерниками. «Пете <...> было не более 15—16 лет, и он ужасно походил на девочку» 6. Этот юноша набрался смелости пожаловаться на обидчиков. Врач, обследовавший его, отметил:

Порок этот — одно из зол тюрьмы. Страшен он не тем, что носит следы насилия, а тем, что он создает в конце концов таких людей, которые этот порок обращают в своего рода профессию и живут в тюрьмах припеваючи, зарабатывая этой профессией деньги 7.

Стоит разнестись известию о надругательстве над молодым вновь прибывшим, как он оказывается объектом нападок и оскорблений. Его обидчики пытаются помешать ему подать жалобу, прибегая к насилию и (если он уступчив) к денежным дарам или подношениям в виде чая, табака или еды 8. Как заметил екатеринбургский врач, поначалу подвергшийся сексуальному нападению часто заканчивал открытой проституцией.

В 1911 году обозреватель ярко описал восприятие заключенными молодых мужчин как суррогата женщин. Налицо следы традиции банной проституции с участием молодых людей, считавшихся сексуально доступными:

<...> ходят голые вместе [по бане], молодые и старые, жадными глазами поглядывают одни на других, словно мужчины на женщин, на всякого, кто помоложе, телом побелее, чуточку понежнее, помягче на ощупь. Его окружают со всех сторон, гогочут, и щиплют, и хлопают с размаху по спине. Он вырывается, визжит и глазки строит, как будто бы девица легкого поведения. Сыплются шутки и брань, простая, звериная. Это — острожная ласка 9.

Цитируя эти слова в исследовании 1925 года о психологии преступников, криминалист Михаил Николаевич Гернет (1874— 1953) полагал, что эпизод в бане мало чем отличается от организованного гомосексуального разврата, царящего во французских тюрьмах. Вопреки его утверждению о рождаемом тюремным заключением «половом голоде» как причине этого преступления русская баня — это специфически национальный институт, с давних пор связанный с тайной взаимной мужской половой активностью, когда молодые люди выступают как сексуально доступные «девицы легкого поведения», мало чем отличаясь от творившегося в коммерческих банях Санкт-Петербурга и Москвы. Юноши подвергались сильнейшему воздействию путем «и подкупа, и соблазнов предоставления своих порций, обещания своего покровительства и защиты, застращивания и прямого насилия» со стороны старших по возрасту, сексуально озабоченных заключенных 10. Сами заключенные и исследователи, как правило, интерпретировали «педерастические» отношения за решеткой как гендерные в активной/пассивной, мужской/женской дихотомии. Отсюда и появление представлений о «доминировании-подчиненности», порожденных этим бинаризмом. Как считалось, молодые люди должны были выполнять «пассивную» роль. Обследовав в 1927 году 692 мужчин-заключенных, социальный гигиенист из Одессы Давид Исаакович Ласс (1890—?) отмечал, что среди наблюдаемых им «педерастов» «пассивными» чаще всего становились молодые люди. Старшие же исполняли «активную» роль 11. В русском обществе благодеяния всякого рода (обеспечение пропитанием, кровом, создание условий для образования и т. п.) в обмен на секс были достаточно распространенным явлением между мужчинами, по крайней мере с середины XIX века. Такого рода отношения в тюрьме не были извращением, порожденным жизнью взаперти, как полагали некоторые эксперты, не обращавшие внимания на тот факт, что подобные явления процветали и за тюремными стенами 12.