Дан Хили - Гомосексуальное влечение в революционной России. Регулирование сексуально-гендерного диссидентства

Широко бытовало мнение, что, как и в мужских местах лишения свободы, в женских тюрьмах, а позже в лагерях ГУЛАГа сама обстановка поощряла женщин на вступление в однополую интимную связь. И, как следствие, культура «социального саморегулирования среди заключенных» приводила к «приобретенной» гомосексуальности 27. Между тем русские исследователи, изучавшие в 1920-е годы женщин в тюремной среде, сожалели о нехватке достоверных данных о сексуальной активности последних. Пенологу М.Н. Гернету удалось найти лишь два письма, иллюстрировавшие «противоестественный порок» в тюрьме 28. Проводившееся Д.И. Лассом в 1927 году в одесских тюрьмах исследование половой жизни 81 женщины и 692 мужчин зашло в тупик. Дело в том, что женщины не желали вдаваться в подробности своей интимной жизни, ограничиваясь малозначимыми деталями 29. Выводы эксперта по этим исследованиям позволяют предположить, что некоторая часть женщин вступала в однополые отношения. 35,3 процента опрошенных женщин признались, что, находясь в тюрьме, они «не воздерживались» от половой активности (которую Д.И. Ласс интерпретировал как мастурбацию и «другие половые извращения»). Ученый заключил, что или его исследование вообще неосуществимо, или не следует безоглядно доверяться объяснениям «других половых извращений», которые предоставляли ему объекты его исследований, поскольку многие женщины сообщали ложные сведения, скрывая, таким образом, значимые эпизоды. Он также отметил, что примерно одна треть из всех женщин делила постель с сокамерницами, что, как считалось, потворствовало пороку 30.

Подход М.Н. Гернета к «психологии половой жизни в тюрьме» отличался большим интересом к детали и не зависел от методологии, опирающейся на анкетирование. Одно из использованных им писем написано некой заключенной, которой докучала мужеподобная женщина (таких на тюремном жаргоне называют «ковырялкой»), трибада, принимавшая на себя роль мужчины в «противоестественных отношениях» с сокамерницами. М.Н. Гер-нет писал:

По словам нашей корреспондентки, эти женщины «имеют все выходки мужчин, и ходят, и причесываются, как мужчины, и курят, и носят рубашки-косоворотки, подпоясанные шнурком». Ухаживание начиналось с записок, с уверений в безумной любви и просьб никому не принадлежать. В записках она (мужеподобная подруга корреспондентки. — Ред.) писала, что «целует ее маленький ротик и глаза и хочет всю расцеловать». Корреспондентка, о которой тюремная администрация говорила нам, что ее товарка совратила ее, писала нам: «Она мне нравилась, она ко мне приходила в одиночку, но здороваться с ней я боялась: она была прямо какая-то сумасшедшая и сильная, схватит меня и на кровать, и начинает целовать груди, ноги, руки и так неожиданно, что я не в силах ничего сказать» 31.

Свидетельство, воспроизведенное М.Н. Гернетом, представляет собой один из первых портретов «маскулинизированной гомосексу алистки» , отбывающей наказание в тюрьме, и дополняет самые ранние документальные ссылки на тюремное жаргонное слово «ковырялка». В мемуарах узников ГУЛАГа, а также в анкетах женщин, отбывавших срок при Леониде Ильиче Брежневе (1906—1982), это слово обозначало, скорее, «пассивного» полового партнера «маскулинизированной» арестантки, а не саму «активную» женщину 32. Заключенные в тюрьмы гомосексуалистки приобретали маскулинизированные черты характера и облик мужчины во время отсидки либо в силу глубинных свойств натуры. Такие маскулинные женщины вызывали повышенный интерес специалистов и других научных дисциплин 33.

В 1930-е годы советские ученые хранили молчание относительно однополых отношений между женщинами, находившимися в местах заключения, и не обращались к этой проблеме вплоть до возрождения сексологии в 1960-х годах 34. Литература о жизни женщин в ГУЛАГе предлагает некоторые интересные, хотя и выборочные характеристики однополых отношений, завязывавшихся в пенитенциарных учреждениях. Из этих текстов видно, как образованные жертвы ГУЛАГа восстанавливали в мемуарах пережитое, чтобы со всей наглядностью продемонстрировать разительные отличия между ними и теми, кто, по всей видимости, был осужден за «дело». Здесь просматривается тенденция давать негативную оценку взаимным женским половым отношениям. «Лесбийскую любовь» часто приписывали именно женскому криминалитету, то есть осужденным не по сфабрикованным обвинениям в «контрреволюции» или «антисоветской агитации», но отбывавшим наказание за реально совершенные преступления, вроде кражи или убийства. Лесбиянка из ГУЛАГа превращалась, таким образом, в опасный элемент, поджидавший невинных (гетеросексуальных) женщин, попадавших в лагерную систему. Вот как писала об этом немецкая коммунистка Элинор Липпер (Upper, Elinor), одиннадцать лет отсидевшая в ГУЛАГе:

Большинство женщин-заключенных даже не слышали о существовании сексуальных отношений между женщинами. Они узнавали об этом, впервые очутившись в местах заключения, ибо это было относительно частым явлением среди женщин-преступниц 35.

Впервые увидев на Колыме в конце 1930-х годов «лагерных лесбиянок», русская мемуаристка Екатерина Львовна Олицкая написала:

На первых порах нас ошеломили резко бросающиеся в глаза женщины — «оно». Противные, омерзительно наглые существа. В Магадане их было меньше. Их обычно высылали в глубинные лагпункты. Наглые лица, по-мужски остриженные волосы, накинутые на плечи телогрейки <...>. Они имели своих любовниц, своих содержанок среди заключенных. Парочками, обнявшись, ходили они по лагерю, бравируя своей любовью. Начальство, как и огромное большинство зэков, ненавидели «оно». Лагерницы боязливо сторонились их 36.

Другая писательница, вспоминая свое пребывание в ГУЛАГе в начале 1950-х годов, представила более подробные впечатления об «оно». «Литературно-научное слово “лесбиянка” не было популярно», — писала она. От шутливого слова «оно» по отношению к маскулинизированным лесбиянкам лагерный словарь перешел к «безжалостному» криминальному ярлыку «кобёл» 37.

Часто такие женщины ходили в брюках, коротко стриглись, желая походить на мужчин. Особенно много их было среди блатных, на втором месте шли немки, бывали они и среди нашей интеллигенции. Украинки и, конечно, религиозные [женщины] были меньше других подвержены всякому моральному разложению, часть их горела идеей, а крестьянки и вовсе были неуязвимы для всякой лагерной заразы — доносительства, воровства, сожительства с начальством и, наконец, лесбиянства. Среди религиозных случалось наблюдать проявления экзальтированной дружбы. Но, как видно, «сублимация» была так сильна, что уберегала эту дружбу от перехода за грань. Откровенно вели себя блатные. Явление это запечатлено в их фольклоре. Известна поговорка: «Попробуешь пальчика, не захочешь мальчика». <...> В интеллигентной среде всё, естественно, было скрытно, завуа-