Юрий Апенченко - Пути в незнаемое

— Прекратите, не скрещивайте шпаги, какая нерациональная трата времени и сил! — взывают взрослые. — Садитесь и готовьтесь к будущим экзаменам, сейчас ведь спрашивают на вступительных не по школьной программе. Бегайте, укрепляйте здоровье, повышайте, как сказал бы Лешкин папа, информированность собственной личности. Словом, перестаньте наконец заниматься ерундой.

МУШКЕТЕРЫ — ЭТО ТО, ЧЕГО НЕ БЫЛО!

Не рассыпан под копытами мушкетерских лошадей слой достоверно-конкретных листьев.

А при чем тут достоверно-конкретные листья?

…В науке это явление называется механизмом проекции, то есть вынесением себя во внешний мир с помощью… воображения. В науке это называется: сила представлений так велика, что способна действовать как реальное действие.

Почему взрослым это изредка можно: вопреки всем достоверностям на свете, сила представлений действует на них иногда как само действие — и взрослый плачет, слушая музыку или глядя на любимое полотно.

Почему людям выросшим это можно?

Почему это нельзя людям растущим?

Знал ли? Чувствовал ли? Предчувствовал ли? Нет, ничего такого, пожалуй, не было. Правда, незадолго до того странный мне снился сон. Будто стою посреди ромашек и высокой травы на огромном всхолмленном лугу. Птицы щебечут, небо голубое. Голова кружится, вот-вот упаду. Тянет вниз, клонит к земле, как ель на подмытом крутом берегу, а не падаю. Словно подошвы ботинок прочно к почве приклеены. С неба чье-то пение льется, и от этого еще больше кружится голова.

Саня Поздов, справившись у своей бабки, мастерицы разгадывать сны, сказал, что видеть цветы и слышать пение —

ЭТО ОЧЕНЬ ПЛОХО.

Она интересовалась также, не видел ли я кровь. Но ничего такого я не мог припомнить.

Через несколько дней Саня Поздов принес в институт старые потрепанные картинки, и мы сами принялись разгадывать мой сон. Старинное написание букв и сплошные, без перерывов между словами, надписи затрудняли чтение. А из самих рисунков мало что можно было понять. Посреди листа, который рекомендовали Сане для разгадывания моего сна, было написано крупными печатными буквами:

СОНПРАВДУСКАЖЕТДАНЕВСЯКОМУ.

Вокруг надписи много мелких картинок. На одной, например, изображены бородатые люди в круговерхих шапках. Перед ними на коленях безбородый, щуплый, маленький и без шапки. Большой положил ему руку на голову, то ли благословляя, то ли грозясь убить. На второй — не то парень, не то девка (не разобрать) сидит в печи огненной, в самом пламени. На третьей картинке изображена птица Сирин с крыльями и хвостом — из тех бабенок, что, облокотившись о подоконник, часами могут глядеть на улицу; а на четвертой — та же бабешка, но только голая и без крыльев, хватающая с постели за руку одетого в кафтан молодца. Ну и так далее.

Во сне я видел ромашковый луг или поле — как правильнее? — хотя только-только весна начиналась. Первые капели. Первое солнце, едва греющее через оконное стекло. Это для людей хорошо — солнце. Для кошек там, для собак. Автоматическим весам АВТ-2, стоящим в угловой комнате Сани Поздова, солнце мешало нормально работать. Из одного окна тянуло холодом, из другого припекало. Автоматические весы АВТ-2 не любят таких перепадов. Поэтому холодное окно на лето занавешивали плотной шторой, и комната становилась похожей на одноглазого пирата.

Я передал Сане Поздову два пузырька, донышки которых были едва прикрыты порошками, напоминающими сахарную пудру, крахмал, питьевую соду, соль «Экстра». Порошки предназначались для анализа на термовесах АВТ-2. Я передал образцы Сане Поздову и забыл о них, потому что это был самый что ни на есть

РЯДОВОЙ АНАЛИЗ.

Очередная характеристика очередных образцов.

Сколько времени провалялись на моем рабочем столе результаты анализа, прежде чем я удосужился на них взглянуть?

Каждый день мы проводили с Саней Поздовым положенные полчаса в институтской столовой, обсуждали институтские новости, но в тот период, насколько помнится, ни о чем таком особенном речи не шло.

На перфоленте с редкими прожилками тонких бледно-голубых линий, напоминающих оптические прицельные перекрестья, были отпечатаны кривые — цепочки мелких, близко расположенных, мимикрически сливающихся в сплошные линии цифр 2 и 6. Отпечатанные автоматическим устройством термовесов АВТ-2 кривые сплетались поначалу в плотный жгут, затем расходились все дальше, и это расхождение было ненормальным. Я отнес его к теплоизоляционным свойствам оконных стекол, к оттаиванию природы, набеганию капелек на сосульки, к появлению из-под грязного снега прошлогодней травы, похожей на выцветшие от времени и свалявшиеся клоки рыжей собачьей шерсти.

Я попросил Саню повторить анализ.

Термовесы АВТ-2 продолжали барахлить, кривые 2 и 6 — расходиться.

— КАКОГО ЧЕРТА, САНЯ,

ТЫ НЕ НАЛАДИШЬ ТЕРМОВЕСЫ?

— Мы проверяли по эталону, — говорит Саня. — Весы в порядке.

Раз весы в порядке, значит, какая-нибудь дрянь попала в образцы.

Я велел лаборантке переосадить порошки, почистить, тщательно высушить. На это Ясный, с которым мы работаем в одной комнате, заметил, что

ТЕРМОВЕСЫ КАЖДУЮ ВЕСНУ БАРАХЛЯТ.

— Так ведь еще рано. В прошлом году они только в конце мая испортились.

— Акселерация, — усмехнулся Ясный.

— Ладно, — сказал я. — Поживем — увидим.

Наша лаборатория — новое, чистое, хорошо оборудованное помещение. Недавно переехали. Из окна видна деревенька — ближайшая потенциальная жертва капитального строительства нашего института. Из угловой комнаты Сани Поздова, когда одно окно шторой не занавешено, можно увидеть сразу две картины. В холодном окне — сверкающие на солнце крыши, белые, будто из снега вырезанные короба новых построек, за ними — тусклое марево мелких прямоугольников и трапециевидных форм, а в другом — деревенька на окраине пустыря, который превращается летом в ромашковый луг.

— Вот, — говорит Саня, — пожалуйста. Повторили анализ. Точка в точку. Так что прибор тут ни при чем.

Я смотрю на аккуратно отрезанный кусок перфоленты, на туго скрученный из цифр 2 и 6 жгутик, который на пятом сантиметре начинает вдруг раскручиваться, расползаться, как гнилая нитка, на два клубничных, рачьих, жучьих, тараканьих уса.

«Стоп, — говорю себе. — Почему именно тараканьих?»

— Ты, — спрашиваю Саню, — куда те картинки дел?

— У меня они, — отвечает. И достает из письменного стола картинки.

Я сразу нахожу нужную. На ней изображен огромный, страшенный, диковинный таракан с точно такими усами, как на куске перфоленты. Даже расстояние между усами такое же. На картинке написано: