Юрий Апенченко - Пути в незнаемое
- Название:Пути в незнаемое
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1987
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Юрий Апенченко - Пути в незнаемое краткое содержание
Пути в незнаемое - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
В университетской канцелярии молодых людей с прошениями оказалось видимо-невидимо: был последний перед приемными испытаниями день. Ждать предстояло добрых два часа. И они своей компанией вышли из университета — пройтись без цели, оглядывая дома, дворцы, привыкая к многолюдности, к бурному движению. Тут, даже не на Невском, а на удаленных, казалось бы, от городской сердцевины линиях острова, не успевала одна карета свернуть за угол — уже катила другая, или лихач, или дроги с товаром.
И вдруг посреди такого кипения в доме с табличкой, на которой значилось вельможное имя владелицы, увидел прилепленный хлебом к стеклу белый билетик «сдается комната» — место-то какое! Комнату сдавала, конечно, не баронесса и не ее управляющий, а вдовая немка, коммерции советница, арендовавшая девятнадцатый нумер в том доме. Она назначила с Ивана Петровича и Коли Быстрова — компания уговорилась расселиться по двое — за комнату и за самовар утром и вечером по семи с полтиной в месяц: все-таки перекресток Среднего и Первой линии и окна не во двор, не на помойку, а на улицу. Васильев потом бранил его, что снял квартиру, не спросясь знающих людей: хоть в Санкт-Петербурге, как во всякой столице, квартиры дороги, однако на Петербургской стороне, подальше от Каменноостровского, на травяных деревенских, будто в Рязани, улицах комнаты были даже на три и на пять рублей дешевле. А у василеостровских немцев цены тем дороже, чем ближе к университету. Но Ивану Петровичу очень хотелось жить близ университета. Это потом он, пообвыкнув, понял, сколь сие неважно. А поначалу петербургские расстояния после привычных рязанских казались огромными. В нем бился первозданный трепет провинциала опоздать к откровениям науки, ради которой он приехал в северную столицу. Вот и отсек от своего будущего бюджета стоимость пяти-шести, а если самых дешевых — то и десяти обедов, хоть и знал о некоторых предстоящих ему трудностях.
Со следующего дня вся их компания начала держать экзамены. И там тоже все было гладко. А 31 августа 1870 года совет Императорского Санкт-Петербургского университета собрался на заседание, посвященное делам нового учебного года, и его превосходительство Карл Федорович Кесслер, университетский ректор, начиная заседание, сказал, что по делу и по обычаю совету надлежит в первую очередь утвердить зачисление в университет выпускников казенных классических гимназий, подавших о том прошения. Далее ознакомиться с результатами приемных поверочных экзаменов, которым были подвергнуты выпускники иных учебных заведений, и тоже утвердить зачисление новых студентов.
Ректор передал слово главе экзаменационной комиссии профессору Благовещенскому. Доклад Благовещенского был крайне серьезен. Нигде более, как на этих экзаменах, не становятся так ясны огрехи значительной части отечественного просвещения, ибо здесь к его результатам прикладываются мерки, рожденные не в самих учебных заведениях и не в умах их попечителей, а в высокой университетской науке. Наука же требует развитости мысли и реальных первичных знаний.
Состояние этих первичных знаний глава комиссии анализировал по категориям школ, из которых пришли на экзамены юноши: отдельно — из военных гимназий, отдельно — из частных гимназий и пансионов и, наконец, — из семинарий (семинаристов в том году экзаменовалось 129 душ).
«Наибольший процент не выдержавших поверочных испытаний приходится на долю духовных семинарий, — сообщил Благовещенский. — …Ученики духовных семинарий по умению письменно излагать свои мысли никак не уступают воспитанникам гимназий; что же касается сведений литературных, то в некоторых провинциальных семинариях они неудовлетворительны по все еще сохранившейся за ними привычке считать сочинения некоторых авторов, например Гоголя, запретными для воспитанников… Познания экзаменовавшихся по русской истории, несмотря на весьма умеренные требования экзаменаторов, оказались весьма шаткими… особенно у учеников духовных семинарий».
Члены университетского совета задумчиво чиркали карандашами. На лежавших перед каждым листках бумаги появлялись росчерки подписей, цветочки, лошадки — иногда с гусарами на них. А то просто квадратики и кружочки. В дальнем конце стола, где шепот уже не мешал докладчику, стратеги тихо обсуждали, как Мольтке теснит Мак-Магона от Вердена к Мецу и что Наполеону III грозит участь его дядюшки. Было известно, что сейчас докладчик предложит и все согласятся в очередной раз довести упомянутое до ушей графа Дмитрия Андреевича, благо он един в двух лицах — и министр просвещения, и обер-прокурор святейшего синода. Да, довести и попытаться все-таки втолковать ему наконец, какой голод испытывает наука, не получая нужных ей свежих сил. Тем более государь на недавних юбилейных торжествах университета высказал столько заботы о науке, даже милостиво пожаловал изрядное число новых стипендий для талантливых, но малоимущих студентов… Предугаданное было предложено. Ректор Кесслер принес членам экзаменационной комиссии благодарность за их труды. Выводы из доклада во благовремении были принесены на стол графу Дмитрию Толстому, и на них тотчас было в очередной раз экзекутором помечено, что бумага оставлена министром без последствий.
А Иван Петрович и его однокашники по Рязанской семинарии Николай Быстров, Иван Чельцов и Николай Терский назавтра, в первый день учебного года, обнаружили свои имена в списках счастливцев. Им повезло — Рязанская семинария оказалась воистину одной из лучших в стране. Их учителя не считали запретными ни Гоголя, ни даже Тургенева. Да и сами они явились на экзамены не с кондачка. Они всерьез занимались самообразованием почти все пять лет, а последний год особенно.
Казалось, тут бы и покончить с историей поступления Ивана Петровича в университет. Но на прошлых страницах был как бы невзначай обронен неразъясненный намек о барьерах, его ожидавших, и на то, что был некий особый план и Иван Петрович волновался, будто этот план не удастся.
Так вот, после зачисления Ивану Петровичу, заметим, нужно было решить два материальных вопроса: получить освобождение от платы за обучение (сумма для него немалая — пятьдесят рублей в год) и изыскать деньги, на какие он будет жить. К его личному делу университетским канцеляристом было приобщено особое свидетельство, в котором городской благочинный протоиерей Харлампий Романский удостоверил бедность его отца. Свидетельство было написано высоким, экспрессивным слогом, полно красочных аргументов и несколько расходилось с истиной.
Отец Харлампий написал, что священник Павлов обременен большой семьей и это было полной правдой, — но он написал, что доходу Петр Дмитриевич от исправления треб в кладбищенской церкви имеет около трехсот рублей в году, а это было уже третью или, может быть, четвертью правды. О других должностях отца благочинный просто не упомянул, зато посетовал, что дом священника Павлова теперь расположен далеко от центра города и залучить постояльцев туда трудно, а с дома еще вносится налог в казну и в земство (доходное владение на Никольской оказалось Романским как бы забыто). Перед Петром Дмитриевичем благочинный чувствовал себя не очень ловко да еще памятовал, что судьба переменчива. Он очень старательно поработал над свидетельством и увенчал его выводом, что, по всему изложенному прежде, священник Павлов не сможет вносить плату за обучение своего сына Ивана, если тот будет зачислен в Императорский Санкт-Петербургский университет.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: