Фрэнсис Вин - Карл Маркс: Капитал

Но как раз в то время, когда я работал над первым томом «Капитала», крикливые, претенциозные и весьма посредственные эпигоны, задающие тон в современной образованной Германии, усвоили манеру третировать Гегеля как «мертвую собаку». Я поэтому открыто объявил себя учеником этого великого мыслителя и в главе о теории стоимости местами даже кокетничал характерной для Гегеля манерой выражения.

Однако, как Маркс знал, эта диалектическая болтовня имела дополнительную потребительскую стоимость. После статьи об индийском мятеже в 1857 году, где он предлагал британцам начать выход из Индии до того, как начнется сезон дождей, Маркс признался Энгельсу: «Возможно, я поставлю себя в глупое положение. Но в этом случае всегда можно выкрутиться с помощью диалектики. Конечно, формулируя свое предложение, я говорил так, что могу оказаться правым в любом случае». Когда диалектика применяется таким образом, то она означает, что нет необходимости считать кого-то неправым.

Даже наиболее очевидное недвусмысленное пророчество в «Капитале» — неминуемая гибель капитализма — может, таким образом, избежать резкой критики тех, кто стремится фальсифицировать его. В заключении к первому тому Маркс доказывает, что конкуренция между капиталистами сосредоточивает производство в более крупные элементы, усиливающие притеснение и эксплуатацию труда, «но вместе с этим растет и сопротивление рабочего класса, класса, который всегда увеличивается в своем числе, дисциплинированного, организованного самим механизмом процесса капиталистического производства… Звонит похоронный звон по частной собственности». Большинство читателей делают из этих слов вывод, что Маркс считал капитализм уже умирающим и с ликованием встречал финансовые кризисы. «Настоящее положение… по-моему, скоро приведет к землетрясению». Хотя именно от Маркса удивительно было бы услышать это предположение. Его собственное соображение о различных исторических стадиях экономического производства — первобытно-общинной, древней, феодальной, капиталистической — обращает внимание на то, что каждая эпоха длилась многие века, иногда тысячелетия, перед тем как уступить место следующей. И Маркс признает, что буржуазный капитализм намного более силен и динамичен, чем любой другой период. В «Манифесте Коммунистической партии» он пишет: «Он создал чудеса искусства, но совсем иного рода, чем египетские пирамиды, римские водопроводы и готические соборы; он совершил совсем иные деяния, нежели переселение народов и крестовые походы». Как же тогда он мог поверить, что эта фантастическая сила исчезнет через одно или два столетия?

Возможно, он и не верил. В I томе все выглядело так, что капитализм уже при смерти, но в заключительной части II тома «схематическое представление» гипотетических расчетов предоставляет экономическую модель капиталистической экономики, которая развивается постоянно, без текущих кризисов, и теоретически такое существование может продолжаться бесконечно. И хотя Маркс страстно жаждет гибели капитализма и конца эксплуатации — стремление, которое изредка прорывается в вызывающие ужас пророчества гибели — силу ораторского искусства и ее нюансы можно прочувствовать, когда изучаешь его работы в целом. Маркса часто изображали механическим детерминистом, который смотрел на мир с точки зрения железных законов и неизбежных следствий, но это — карикатура на него. Да, он утверждал в «Манифесте Коммунистической партии», что падение буржуазии и победа пролетариата «в равной степени неизбежны». В работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» (1852) он, однако, добавлял, что «люди делают свою историю, но делают ее не так, как им бы хотелось, не в выбранных ими условиях, а в тех условиях, которые заданы и перенесены из прошлого».

Первое предисловие к «Капиталу» обещает читателю обрисовать «естественные законы капиталистического производства… срабатывающие с железной необходимостью». Однако Маркс, будучи раньше студентом, изучающим право, прекрасно знал, что простое существование закона против, допустим, воровства — не прекращает это воровство. Это очевидно и с одной из наиболее противоречивых формулировок так называемого закона падения нормы прибыли.

Мысль о том, что норма прибыли падает по мере развития экономики, разделяли все классические экономисты, включая Адама Смита и Давида Рикардо, хотя мнения о том. почему это происходит, у них были различными. Смит приписывал это уменьшению благоприятных возможностей, а Рикардо думал, что ограниченный земельный фонд является причиной увеличения ренты, сокращая, таким образом, размер прибыли. Версия Маркса, изложенная в III томе, заключается в том, что конкуренция среди производителей вынуждает их вкладывать больше в «постоянный капитал» (заводы и оборудование), и поэтому они пропорционально меньше вкладывают в «переменный капитал» (зарплату). Если, как он считает, человеческий труд — это источник меновой стоимости, то норма прибыли — если не ее действительная сумма — должна сократиться. «Таким образом, подтверждается логическая необходимость того, что в своем росте основной средний коэффициент прибавочной стоимости должен выражаться в падении общего коэффициента прибыли».

Это смелое утверждение подвергалось многочисленным нападениям, и Маркс, казалось, предвидел их. В следующей главе он пытается найти причины того, почему на практике норма прибыли не понизилась, как требовала его теория. Первая причина — внешняя торговля: дешевый импорт дает более высокие размеры прибыли. Здесь же имеет место и знакомая уже тема о промышленной резервной армии: возросшая производительность уменьшает потребность в количестве рабочих и снижает заработную плату, замедляя тенденцию к замене человеческого труда на дорогое машинное производство. Короче говоря, «в работе существуют противодействующие влияния, которые перечеркивают и аннулируют следствие основного закона и придают ему просто характер тенденции». На самом деле, «те же самые влияния, порождающие тенденцию к уменьшению прибыли, также вызывают и противоположные следствия, которые мешают, замедляют и частично ослабляют это уменьшение». И еще раз: кажется, будто он так меняет свою формулировку, чтобы она оказалась правильной в любом случае.

Подобные уточнения можно найти в его спорах об этих кризисах перепроизводства (или, если взглянуть на это с другой точки зрения, — недопотребления). Первое следствие спада, когда он приходит, — это падение цен и амортизация капитала. Но это восстанавливает норму прибыли, дающую возможность возобновления капиталовложений и роста. Или, как пишет об этом Маркс в III томе «Капитала»: «Начавшийся застой в производстве готовит почву Для дальнейшего увеличения — в пределах возможностей капиталиста. Поэтому мы повторяем тот же цикл. Одна часть капитала, которая была обесценена прекращением ее действия, обретает свою старую стоимость. Кроме того, с расширением производства, более широким рынком и увеличившимся производством, — совершается тот же цикл ошибок». Нельзя ли поэтому рассматривать эти периодические колебания просто как циклы саморегулирующегося механизма, гарантирующие вечное выживание данной системы, а не как признаки ее падения? Или, говоря словами Льва Троцкого: «Капитализм живет подъемами и спадами, как человек живет вдохом и выдохом».