Фрэнсис Вин - Карл Маркс: Капитал

Логика антигуманизма Альтюссера заключалась в том, что людей нельзя считать ответственными за свои действия — в этом была та суть разногласий, которую он сам эксплуатировал годами позже, чтобы избавиться от чувства вины после убийства своей жены. В более широком смысле этот вопрос служил для того, чтобы оправдать Коммунистическую партию (членом которой он являлся долгое время): массовые репрессии в Советском Союзе были не преступлением, а лишь теоретическим просчетом — новой формой «нерационального благоразумия». Как писал марксистский историк Е. П. Томсон в своей ярко-полемичной работе «Скудость теории» (1979): «Можно видеть появление альтюссеризма как воплощение основной политики действия внутри идеологии, как попытку перестроить сталинизм на уровне теории». Он добавлял, что настроенность Альтюссера в целом на абстрактный марксизм, не затронутый историей или опытом, показал его как человека, «который имеет только случайное знакомство с «исторической практикой», так как в реальном мире время входит в дверь без стука и просто оповещает о смертях и кризисах реальности». И это было более верным, чем себе представлял Томсон. Полнота невежества Альтюссера обнажает себя в его посмертных мемуарах «Будущее длится вечно» (1994), где он признает себя «обманщиком и плутом», который порою придумывал разные сентенции, чтобы они служили его собственным целям. «На самом деле, мое философское знание текстов было довольно ограниченным, Я… немного знал Спинозу, немного об Аристотеле, софистах стоиках, довольно много о Платоне и Паскале, ничего о Канте и немножко о Гегеле, и, наконец, несколько отрывков из Маркса».

И как же он выходил из положения со всем этим? Его объяснения своих фокусов поразительно откровенны:

У меня была еще одна особенность. С кого-то момента внутри фразы мне начинало казаться, что я могу разработать пусть не конкретные идеи автора или идеи книги, которую даже не дочитал, то, по крайней мере, их основное течение или направление. Я обладал интуицией, а также способностью видеть связь и умением устанавливать противоречия, что и давало мне возможность перестраивать взятое мною как идею автора с учетом позиции его оппонентов. Уловив это, я продолжал уже спонтанно, пользуясь противоположностями и отличиями, и впоследствии разрабатывал какую-нибудь теорию, подтверждающую это.

Благодаря этим интуитивным способностям, книга украшена случайными вспышками прозрения, хотя Альтюссер изучил лишь несколько отрывков Маркса. Он предлагает смотреть на «Капитал» как на «важный ответ на тот вопрос, который нигде не ставится. Только Марксу удалось сформулировать то, что он произвел: понятие о воздействии структуры на ее элементы».

Маркс, иными словами, создал мину замедленного действия, ожидая, что кто-то задаст тот вопрос, на который он уже ответил. На это указывает письмо, которое он послал Энгельсу вскоре после окончания первого тома в 1867 году, предвидя обвинения в «вульгарной экономике» в адрес «Капитала»: «Если бы я хотел опровергнуть все такие обвинения заранее, я бы повредил всему диалектическому методу изложения. Наоборот, в этом методе хорошо то, что он постоянно ставит ловушки тем, кто провоцирует эти методы, стремясь продемонстрировать их идиотизм». И опять нельзя не вспомнить ироническую колкость Бальзака в «Неведомом шедевре»: единственным недостатком покрытого пятнами, бесформенного и неудачного полотна художника было то, что оно появилось на сто лет раньше, так как на самом деле было произведением абстрактного искусства. Как писал Эдмунд Вильсон, Маркс, выступая в защиту лишенных права владения классов и осаждая крепость буржуазного самодовольства, привнес в экономику точку зрения, «которая была настолько же ценной для его времени, насколько и чуждой для него».

В течение полувека после издания «Капитала» грубые экономисты, однако, не выказали особого интереса к опровержению Маркса, предпочитая игнорировать его. Они видели капиталистическую систему как перманентную неизбежность, а не преходящую историческую фазу, содержавшую внутри себя зародыши своей собственной смертельной болезни.

Маркс рассматривал процент, прибыль и ренту как неоплаченный труд. Академические экономисты объясняли проценты, полученные владельцами капитала, как «награду за воздержание». Для Альфреда Маршалла, господствующей фигуры в британской экономике во времена позднего викторианства, те, кто накапливал капитал, а не растрачивал его, совершали «жертву ожидания» и поэтому заслуживали компенсации за добродетельное самоограничение.

Классические экономисты придерживались того взгляда, что перепроизводство, которое Маркс рассматривал как специфическую черту капитализма, просто не существует.

В соответствии с законами рынка, предложение рождает свой спрос: заработок от производства и продажи определенных товаров обеспечивал покупательную способность и позволял покупать другие товары. Этот же самый механизм саморегулирования гарантировал и то, что безработица могла быть только недолгим, случайным досадным событием. Безработные всегда были бы готовы поработать за меньшую плату; явившееся результатом уменьшение зарплат понизило бы цену товаров, ими производимых, которые, в свою очередь, подняли бы спрос на товары и увеличили их продажи, таким образом, давая возможность прийти вновь к полной занятости.

Экономические завихрения и массовая безработица, имевшие место между двумя мировыми войнами, подвели к пересмотру и запоздалому признанию того, что капитализм все-таки имеет недостатки. Некоторые экономисты начали задаваться даже вопросами о том, на самом ли деле капитализм вечен и неизменен. В своем исследовании 1939 года «Стоимость и капитал» профессор Джон Хикс сомневался, что можно рассчитывать на долговечность чего-то вроде капиталистической системы в отсутствие новых изобретений, достаточно сильных, чтобы сохранить статус-кво. Дж. М. Кейнс, родившийся в год смерти Маркса, писал в работе «Общая теория занятости, доход и деньги» (1936): «Аспект капитализма, связанный с существованием рантье, я вижу как переходную фазу, которая закончится, как только сделает свое дело».

Кейнс, наиболее влиятельный экономист XX века, отрицал представление о том, что капитализм, по отношению к которому проводится политика невмешательства, естественным образом приходит к установлению собственного равновесия. Утверждение, что безработица снижает заработную плату и, тем самым, восстанавливает полную занятость, может быть верным в рамках отдельных компаний или отраслей промышленности. Но если все зарплаты сокращены, тогда весь доход уменьшается и спрос понижается, приводя к отсутствию у работодателей желания нанимать больше рабочих. Сторонница Кейнса Джоан Робинсон писала: «Если кто-то из толпы, наблюдающей за ходом процессии, встанет на стул, то он лучше увидит происходящее. Но если на стулья встанут все, то никому из них не откроется хорошая перспектива».