Агата Кристи - Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

Таппенс, залучившая мистера Бодликотта к себе в дом под предлогом замены треснувшего стекла в ванной, начала уже сомневаться, что сумеет направить стихию его воспоминаний в нужное ей русло. А между тем старик вполне мог бы дать им ключик к тайне Мэри Джордан или хотя бы просто рассказать что-нибудь интересное об их новом жилище.

Айзек Бодликотт сразу согласился помочь новоселам. Знакомство с новыми людьми было для него ни с чем не сравнимым удовольствием. Появление людей, которые еще не слышали его блистательных воспоминаний, было значительным событием в его жизни. Те, кто уже слышал, нечасто просили старика повторить их еще раз. С новыми же слушателями можно было не церемониться. Это была не только возможность продемонстрировать свои разнообразные таланты, но и всласть поворчать.

— Хорошо еще, никто не порезался. А ведь могли бы…

— Могли, — кивнула Таппенс.

— И на полу вот осколки…

— Да, — сказала Таппенс, — не успела еще подмести.

— Со стеклом так нельзя, мисс. Только не со стеклом. Малюсенький осколок может причинить уйму вреда. Так ведь и умереть можно, если вену-то порезать. Помню, мисс Лавиния Шотакоум…

Но судьба мисс Лавинии Шотакоум меньше всего интересовала сейчас Таппенс. Тем более, что об этой восьмидесяти — если не девяноста — летней старушке, напрочь оглохшей и почти слепой, она не раз уже слышала от соседей.

— Наверное, — сказала Таппенс, решительно прерывая историю про Лавинию Шотакоум, — вы многое знаете о здешних жителях, раз у вас такая прекрасная память.

— Ну, я уже, конечно не тот, что раньше… Мне ведь уже за восемьдесят пять… практически девяносто… но на память пока не жалуюсь. И потом, бывают, знаете вещи, которые не забываются. Да уж. Сколько бы лет ни прошло, а что-то напомнит, и все сразу всплывет. Я вам такое могу рассказать, не поверите!

— Просто удивительно! — воскликнула Таппенс. — Вы, наверное, много необычных людей в своей жизни встречали?

— Да уж кого только не встречал, — согласился мистер Бодликотт. — С виду вроде приличный человек, а наделе…

— Шпион? — с надеждой спросила Таппенс.

Айзек уже вставил новое стекло. Он наклонился и поднял с пола осколок.

— Вот, видите, — проговорил он. — А теперь представьте, что было бы, воткнись такой вам в ногу.

Больше в ванной делать было нечего. Таппенс, однако, не собиралась так легко сдаваться и попросила старика заглянуть в маленькую оранжерею, пристроенную к дому возле окна столовой, и высказать свое мнение: есть ли смысл ее ремонтировать, или стоит просто снести, и дело с концом? Айзек с удовольствием переключился на новую тему. Они спустились вниз, обогнули дом и подошли к оранжерее.

— Вы об этом, что ли?

Таппенс кивнула.

— А, кей-кей, — произнес Айзек.

Таппенс удивленно на него взглянула, гадая, что бы это могло значить.

— Как вы сказали?

— Я сказал «Кей-кей». Так ее называли во времена старой миссис Лотти Джоунз.

— Понятно, — протянула Таппенс. — А почему?

— Не знаю. Знаю только, что она слишком маленькая и холодная. В ней даже подогрева нет. Не то, что настоящие зимние сады в больших домах. Там даже папоротники можно выращивать.

— О да! — папоротники Таппенс любила.

— В общем, оранжерея — она оранжерея и есть. А уж почему старая Лотти Джоунз называла ее «Кей-кей», это надо у нее спрашивать.

— А здесь тоже росли папоротники?

— Нет, здесь вообще ничего не росло. Тут старые детские игрушки хранили. Да они, думаю, и сейчас здесь, если, конечно, никто не выбросил. Да уж. А стены непонятно на чем держатся… И крышу еще сверху приделали. Какие уж в такой темноте цветы? Вот хлам всякий хранить — это да, это в самый раз.

— А как бы попасть внутрь? — спросила Таппенс, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь толстый слой пыли на стеклах. — Там внутри, наверное, уйма необычных вещей!

— Должен быть ключ, — сказал Айзек. — Так, верно, и висит на своем месте.

— А где его место?

— А вон там, в сарае.

Они направились к сараю, который, впрочем, давно уже утратил право даже и на такое название. Распахнув ногой дверь, Айзек отодвинул в сторону спиленные сучья, отшвырнул несколько гнилых яблок и, подобравшись к стене, сдернул старый половичок, за которым обнаружилось несколько ржавых ключей, висящих на не менее ржавом гвозде.

— Еще Линдопа ключи, — заметил Айзек. — Это ихний предпоследний садовник. Правда, толку от него было… Вот корзины он хорошие делал, это да… Так что, если хотите заглянуть в «Кей-кей»…

— Очень, — сказала Таппенс. — А как это, кстати, пишется?

— Что?

— Ну, «Кей-кей». Просто две «К»?

— Да нет, это вообще, кажется, не по-нашему. Вроде бы к-е-й и потом еще раз к-е-й. Или даже «кай-кай». Может статься, и по-японски.

— А что, — удивилась Таппенс, — здесь и японцы жили?

— Нет. Вот чего не было, того не было.

Несколько капель из масленки в руках Айзека — и ржавый ключ без особого труда повернулся в скважине. Айзек распахнул дверь.

— Вот, пожалуйста, — сказал он равнодушно. — Одно старье.

— Какая чудесная лошадка! — заметила Таппенс.

— Так это ж Матильда.

— Матильда? — с недоумением переспросила Таппенс.

— Ну да. Имя такое женское. Говорят, жену Вильгельма Завоевателя [40] Вильгельм Завоеватель (1027/1028—1087) — герцог Нормандии (с 1035 года) и король Англии (с 1066 года), организатор и руководитель нормандского завоевания Англии, один из крупнейших политических деятелей Европы XI века. так звали, но, по-моему, врут. Эту штуку из Америки привезли. Кому-то из детей.

— Чьих детей?

— Да Бэссингтонов, чьих же еще. Они здесь еще до меня жили. Совсем, наверное, заржавела.

Матильда, лошадка серой масти величиной с небольшого пони, выглядела и впрямь грустно: от гривы осталось лишь несколько волосков, от хвоста — только воспоминания, а одно ухо и вовсе исчезло.

— Она совсем на похожа на обычную лошадь-качалку, — заметила Таппенс.

— Еще бы! — просиял Айзек. — Те качаются только вверх-вниз и взад-вперед, а эта еще и скачет. Сначала передние ноги делают вот так — у-уп, — а потом и задние. Да я сейчас покажу.

— Осторожнее! — заволновалась Таппенс. — Как бы вам не пораниться.

— Э-э, мы с Матильдой старые знакомые. Последний раз правда, я ездил на ней лет пятьдесят — шестьдесят назад, но сноровки, думаю, не утратил. Выдержит, куда она денется.

Он лихо вскочил в седло, и лошадка рванулась вперед.

— Ну, как?

— Замечательно, — улыбнулась Таппенс.

— А уж дети в каком были восторге! Мисс Дженни, та каждый день на ней каталась.

— А кто такая мисс Дженни?

— А это Листеров дочка. Старшая. Очень, помню, Верного Дружка любила.

Таппенс вопросительно взглянула на него, гадая, что из содержимого Кей-кей может носить подобное имя.